— Мам, может, не надо трогать Анины вещи?
Я мысленно поставила ему плюс за попытку, но Тамара Ивановна только отмахнулась.
— Ой, Сережа, не начинай. Аня, ты же не против? Я для вашего же блага.
И тут я не выдержала.
— Тамара Ивановна, — сказала я, стараясь говорить спокойно, но голос дрожал. — Это мой дом. Мои миски. Моя кухня. И моя жизнь. Я благодарна за вашу заботу, но я не хочу, чтобы мне указывали, как жить.
Она посмотрела на меня так, будто я только что объявила, что собираюсь улететь на Марс.
— То есть ты против семьи? — ее голос стал ледяным. — Сережа, ты слышал? Она против нас!
— Я не против семьи! — я почти кричала. — Я за свою семью. За Сережу, за Машу, за Ваню. И за себя. Я не хочу переезжать в деревню, бросать работу и жить по вашим правилам. И если вы этого не понимаете, то, может, вам лучше уехать?
В кухне повисла тишина. Даже Ваня, который строил башню из кубиков в углу, замер и посмотрел на нас. Сережа открыл рот, но так и не нашел, что сказать. Тамара Ивановна встала, гордо выпрямив спину.
— Хорошо, Аня. Если ты так ставишь вопрос, я уеду. Но ты еще пожалеешь.
Она вышла из кухни, а я почувствовала, как ноги становятся ватными. Сережа посмотрел на меня с укором.
— Ань, зачем ты так? Она же мать.
— А я кто? — спросила я тихо. — Я тоже мать. И жена. И человек. Почему я должна все бросить, чтобы доказать, что я “за семью”?
Он ничего не ответил, только ушел в спальню. А я осталась стоять посреди кухни, глядя на свои миски, которые теперь казались такими же неуместными, как и я сама.
Следующие дни были как хождение по тонкому льду. Тамара Ивановна уехала, оставив после себя тяжелую тишину и обиженный взгляд Сережи. Он не говорил об этом прямо, но я чувствовала, что он винит меня во всём. Маша, как ни странно, заметила напряжение и стала тише, а Ваня, наоборот, капризничал больше обычного.
Я пыталась заглушить внутреннюю бурю работой и глиной. В субботу я забрала детей в мастерскую, где мы лепили горшки. Маша, сосредоточенно мявшая глину, вдруг спросила:
— Мам, а почему бабушка уехала? Вы с ней поссорились?
Я вздохнула, подбирая слова.
— Не совсем поссорились. Просто… у нас разные взгляды на то, как должна жить семья.
— А как должна? — Маша посмотрела на меня своими большими карими глазами.
— Не знаю, — честно призналась я. — Но я думаю, что каждый должен быть счастлив по-своему. И никто не должен заставлять другого жить не так, как он хочет.
Маша кивнула, будто поняла, и вернулась к своему горшку. А я подумала, что, может, мне стоит последовать своему же совету.
Вечером я решилась на разговор с Сережей. Он сидел на диване, листая телефон, и выглядел таким усталым, что я почти передумала. Но все же села рядом.
— Сереж, нам надо поговорить. По-настоящему.
Он отложил телефон и посмотрел на меня. В его глазах была смесь усталости и настороженности.
