— Я не хочу, чтобы между нами была стена, — начала я. — Я понимаю, что твоя мама хочет как лучше. Но я не могу жить так, как она считает правильным. И мне больно, что ты молчишь, когда она ставит мне ультиматумы.
Он долго молчал, потом вздохнул.
— Ань, я не знаю, как быть. Мама всегда была… такой. Она привыкла, что все делают, как она говорит. А ты… ты не делаешь. И я, наверное, просто не хочу выбирать между вами.
— А тебе и не надо выбирать, — сказала я. — Я не против твоей мамы. Я против того, чтобы кто-то решал за меня, как мне жить. И я хочу, чтобы ты был на моей стороне. Не против нее, а со мной.
Он кивнул, и я впервые за неделю почувствовала, что он меня услышал. Мы сидели молча, но это была уже другая тишина — не тяжелая, а какая-то осторожно-теплая.
Прошла неделя. Тамара Ивановна не звонила, и я уже начала думать, что это конец нашим отношениям. Но в пятницу вечером раздался звонок. Я посмотрела на экран — ее номер. Сердце екнуло, но я ответила.
— Аня, — голос свекрови был непривычно мягким. — Я тут подумала… Я не хотела тебя обидеть. Просто… я же за вас всех переживаю.
Я молчала, не зная, что ответить. Она продолжила:
— Я тут в деревне своей соседке показала фотографии твоих мисок. Она в восторге. Может, ты приедешь как-нибудь, научишь нас, как лепить? Я бы и сама попробовала.
Я чуть не выронила телефон. Тамара Ивановна, которая называла мои миски “непрактичными”, хочет лепить из глины? Это был какой-то параллельный мир.
— Хорошо, — сказала я, стараясь скрыть удивление. — Приеду конечно. И детей захвачу.
Когда я рассказала Сереже, он рассмеялся — впервые за долгое время.
— Мама — лепить горшки? Ань, ты ее околдовала, что ли?
— Не я, — улыбнулась я. — Глина.
Через две недели мы с детьми и Сережей поехали в деревню. Тамара Ивановна встретила нас с пирогами и каким-то новым, почти робким выражением лица. В ее сарае, который она гордо назвала “мастерской”, уже стояли мешки с глиной, купленные на местном рынке.
— Я, конечно, не мастер, — заявила она, закатывая рукава. — Но раз Аня говорит, что это просто, я попробую.
Маша и Ваня тут же включились, показывая бабушке, как месить глину. Я наблюдала, как Тамара Ивановна, сначала осторожно, а потом с азартом, лепит кривую, но такую ценную миску. Сережа, стоя рядом, подмигнул мне.
— Ну что, Ань, ты победила.
— Это не победа, — ответила я, улыбаясь. — Это просто… семья.
Вечером, когда мы сидели за столом, ели пироги и пили чай из моих “непрактичных» чашек, Тамара Ивановна вдруг сказала:
— Аня, знаешь, я ведь думала, что ты против меня. А ты просто… другая. И это, наверное, хорошо. Сережа, держись за нее, она молодец.
Сережа обнял меня, а дети захихикали. Ваня, с перемазанным вареньем лицом, заявил:
— Мам, а давай бабушке подарим нашу вазу? Ту, кривую!
Все засмеялись, и я почувствовала, как внутри распускается что-то теплое и легкое. Может, мы и не идеальная семья, но мы учимся быть вместе. И, черт возьми, это уже немало.
