Она ушла, не дожидаясь ответа. В машине она сидела несколько минут, пытаясь успокоиться. Она знала, что семья не простит, но чувствовала, что больше не может молчать.
На следующий день позвонила Маша.
— Оль, ты чего на всех наехала? — её голос был почти дружелюбным. — Мамка с Витькой правда в беде. Скинь им пятёрку, и всё уляжется.
— Маша, я сказала: нет, — Оля говорила твёрдо. — И не надо всем по очереди просить.
— Ну и сиди одна в своей квартире, — Маша фыркнула и бросила трубку.
Оля знала, что это не конец. Семья будет давить, сплетничать, обвинять. Но она была готова.
Прошёл месяц. Семейный чат молчал, только мама изредка писала, пытаясь помирить всех. Оля отвечала коротко, не вдаваясь в подробности. Она сосредоточилась на работе, закончила ремонт в коридоре, даже записалась на курсы английского, чтобы отвлечься. Но внутри всё ещё болело — она не хотела терять семью, но и быть их банкоматом больше не могла.
Как-то вечером раздался звонок в дверь. Оля открыла и увидела тётю Любу с огромным пакетом, в котором лежали банки с соленьями.
— Олечка, пусти, поговорить надо, — тётя Люба улыбнулась, но улыбка была натянутой.
Оля вздохнула, но впустила. Они сели на кухне, и тётя сразу начала:
— Оля, ты на нас обиделась, я понимаю. Но Витьке правда плохо, сердце шалит. Подсоби хоть чуть-чуть, а?
— Любовь Ивановна, я уже всё сказала, — Оля посмотрела ей в глаза. — Я не могу вам помогать. У меня своя жизнь.
— Своя жизнь? — тётя всплеснула руками. — А мы тебе кто? Чужие?
— Не чужие, — Оля кивнула. — Но я не обязана за вас платить. Витя взрослый, пусть работает. А вы, если хотите ему помочь, сами решайте, как.
— Ты жестокая, Оля, — тётя покачала головой. — Я думала, ты добрая, а ты…
— Я не жестокая, — Оля встала. — Я просто устала быть вашей копилкой.
— Копилкой? — тётя вскочила. — Да как ты смеешь? Мы же родня!
— Родня — это не значит, что я должна всем раздавать деньги, — Оля говорила спокойно, но твёрдо. — Любовь Ивановна, я вас уважаю, но больше не дам ни копейки.
Тётя Люба посмотрела на неё долгим взглядом, потом подхватила свой пакет и ушла, хлопнув дверью. Оля осталась стоять, чувствуя, как сердце колотится. Она знала, что теперь её окончательно заклеймят жадиной, но внутри было легко.
Через неделю она узнала, что Витька устроился грузчиком на склад. Тётя Люба больше не звонила, а мама написала: «Оля, может, ты и права была». Оля улыбнулась, читая сообщение. Она не жалела. Она выбрала себя — и это было правильно.
