— Наташ, ты же не против, если мама у нас немного поживёт? — Виктор стоял в дверях кухни, почесывая живот сквозь выцветшую футболку. Там было пятно, неясного происхождения — что-то кислое, что-то домашнее, вероятно, вчерашнее. — Ну буквально недельку… ей сейчас тяжело… давление… сама понимаешь…
Наталья не отвечала. Она резала огурцы. Медленно. Как будто не ножом, а мыслью. Хрусть — пауза. Хрусть. От каждого звука что-то внутри её тянулось, как леска без крючка.
— Давление, говоришь… — протянула она. — Это у меня сейчас давление. И оно мне говорит — пора вызывать эвакуатор. Всех вывозить. Всех, кто заехал не туда.
— Ну ты чего… — пробормотал он, пытаясь улыбнуться, но получалось криво. Как всегда, когда знал, что неправ. А что делать — привычка жить с виноватой ухмылкой у него от детства.
— Это же моя мать… — добавил он. — И она, кстати, тебя уважает.
— Ага. Особенно когда моё полотенце — для лица, между прочим — использует как тряпку. Или когда предлагает диван передвинуть — «чтоб энергия пошла», как она говорит. У нас тут и так всё стоит, как будто энергия уже ушла. Через чёрный ход.
Она поставила миску с салатом на стол. Стол был куплен в кредит. Кредит выплачен. А вот счёт за гостей — не закрыт.
— Ну, ей тяжело. Она старая… — Виктор всё ещё стоял в дверях. Топтался.
— Вчера эта “старая” встала на табуретку и полезла за моей фарфоровой посудой. Промывать уксусом. Потому что, цитирую, «воняет, как в подвале». Ты меня извини, но она не старая. Она — спецназ.
Наталья говорила это ровно, почти сдержанно, но в глазах у неё мерцало то выражение, от которого обычно животные прячутся под кровать, а мужья — под плед.
— Ну подумаешь, посуду передвинула… ты же у нас женщина с пониманием…
— А ты у нас мужчина с чем? С отсутствием хребта?
Он вздрогнул. Этот взгляд… Он был у неё в запасе. На крайний случай. Как аптечка, где нет бинта, но есть валерьянка.
— Ладно… я с ней поговорю… — буркнул Виктор и ушёл в зал.
Минутой позже Наталья услышала, как Антонина Павловна возвышенно, с пафосом, словно в сельсовете, говорила:
— Я что, чужая тут, что ли? Это ж мой сын! У Светки жить не могу — тараканы. Или мне под мост? Пусть твоя баба не ломает из себя королеву — всё равно жрёт мои огурцы!
Наталья вытерла руки. Медленно. До королевы ей было далеко. Но, пожалуй, сегодня она заслужила корону. Особенно если учесть, что эта квартира была куплена за её деньги. За пятнадцать лет без праздников и с гипотетическим отпуском, в который всё равно никто не поехал. За бухгалтерию, за бессонницу, за нервы.
— Наташ, не заводись… — снова появился Виктор. Словно швейцар в собственном доме.
— Она поживёт немного… может, месяц.
— Ты же говорил — неделя.
— Ну, как пойдёт… У неё стресс. После развода со вторым мужем…
— С третьим, — тихо поправила Наталья. — Второй у неё сбежал в девяносто восьмом. После того, как она сожгла его рубашки. Потому что «на них дух чужой бабы остался».
— О, это Светка! Она же на недельку. Просто у них с мужем скандал… ты же понимаешь…
Конечно, понимаю, подумала Наталья. Ещё бы не понимать. Мой дом — теперь пункт временного размещения с режимом стиральной машины, бессонными ночами и фразами «а у вас есть что-нибудь пожевать без глютена?»
В прихожей послышался смех и шорох кастрюль.
— Натаха! Привет! У тебя тут так светло — как в рекламе! А кухня где? Я с собой привезла… у тебя, помнишь, в прошлый раз кислый был…
Наталья глубоко вдохнула. И не потому что хотелось дышать.
— Кухня там же, где и всегда, Светлана. Возле здравого смысла. Которого вы все не нашли.
Виктор хихикнул. Молниеносно. Как в детстве — и сразу понял, что зря. Наталья смотрела на него, как на мягкую игрушку, из которой давно вынули опилки.
