— Проверим сантехнику, — сказал он, как доктор, собирающийся на осмотр.
Он крутил краны, стучал по трубам, хмыкал. Потом заявил:
— Плитку вам положили так себе. Надо бы переделать. Или, хотя бы, переклеить. Я таких мастеров на дух не выношу.
— Ремонт делали специалисты, — возразила Анна.
— Ага. Специалисты. Только у них, видно, уровень — с пивом, да на коленке. Я — строитель, мне виднее.
Анна опять проглотила обиду. Дмитрий вечером всё выслушал — и ничего. Мол, родители переживают. Хотят помочь. И вообще, что тут такого?
— Это же наша квартира, — пробовала сопротивляться Анна. — Я не чувствую себя хозяйкой.
— Они же родители, — пожал плечами он. — Им не надо предупреждать.
Как будто это — норма. Как будто квартира — автобус, а свекровь — пассажир по проездному.
Валентина Степановна приходила почти каждый день. Приносила не только еду, но и свою волю. Шторы были заменены. Магниты на холодильнике переклеены. Стулья — передвинуты. Бельё — перестирано. Даже книжные полки — осквернены её вкусом.
— А где у вас запасные ключи? — как бы невзначай спросила она однажды.
Анна, дурочка, подумала: «Зачем?» А Валентина Степановна уже расправляла крылья.
— Мало ли. Заболеете, в отпуск уедете. Цветы завянут, дом затухнет… Я присмотрю.
Анна хотела сказать «нет», но Дмитрий — её рыцарь на белом диване — без раздумий отдал ключи.
— Это надёжнее, — сказал он. — Они же родные.
С этого дня квартира перестала быть домом. Стала филиалом свекровкиного ПТУ. Она появлялась в любое время — в тапках, с тряпкой, с упрёками. Принимала гостей, как в турбазе. Один раз Анна вернулась и застала в гостиной незнакомых людей. Пили чай. Смеялись. Смотрели на неё, как на служанку.
— Вот и наша Анечка! — радостно сообщила Валентина Степановна. — Познакомься, это Люба, это Роза. Мои подруги. Мы тут посидим немного.
Анна сжала губы. Вошла в спальню. Закрыла дверь. Вдохнула. Подумала: «Я вышла замуж за одного человека. А теперь живу с целым ансамблем.»
Вечером снова разговор. Снова — в никуда.
— Твоя мама приводит гостей. Без разрешения. Это — ненормально.
— Почему? — удивился Дмитрий. — Им нравится. Они заботятся о нас.
— А мне не нравится. Это — моя квартира тоже.
— Наша. И вообще, ты эгоистка.
Вот так, между голубцами и претензией на шторы, треснул первый пласт любви. Анна почувствовала, что осталась одна — в декорациях, где её больше не спрашивают, нужно ли ей жить с дирижёром чужого оркестра.
В какой-то момент, где-то между вторым заходом на щи и седьмым передвижением дивана, Анна начала видеть Валентину Степановну даже с закрытыми глазами. Та явственно мерещилась в утренней пене зубной пасты, в глазу соседа, в отражении микроволновки. Казалось, что если открыть духовку — там тоже будет она, с домашними пирожками и свежим приговором.
Уже никто не стеснялся. Ни свекровь, разгуливавшая по квартире как по музею, где все экспонаты принадлежат ей по праву, ни свёкор, стучавший по батарее с выражением лица Жюля Верна, обнаружившего под полом клад. Даже Дмитрий стал вести себя так, будто его жена — это приложение к квартире, а не наоборот.
— Мне мама сказала, — говорил он теперь, — что ты стираешь при 40 градусах. А полотенца надо при 60. Неужели трудно?
— Мне мама сказала, что в спальне душно. Я поставил ей вентилятор. Да, в нашей спальне. Что такого?
— Мама сказала, что тебе полезно выйти на работу. Я тоже так думаю. Целыми днями дома — можно с ума сойти.
