— Да не мямлил я! — вскипел он. — Я пытался сгладить! Как мог! Слушать вас обеих — это пытка! Мама давит, ты взрываешься! Где мне быть? В шкафу?
— В шкафу тебе было бы проще, — сухо заметила Оксана. — Там хотя бы темно и спокойно.
Он вскочил, начал ходить по комнате.
— Знаешь, я просто хотел тишины! Чтобы без скандалов. Без ора! Без швабр в коридоре! Ты слишком резкая, Оксана. Всё по-своему. Всегда.
— А ты слишком мягкий, — в тон ответила она. — Всегда «мама сказала». Всегда «я не хочу конфликтов». А в итоге — я одна в поле битвы.
Он сел. Сел так, как будто сдулся. И посмотрел на неё другим, уставшим взглядом.
— Может, мы с тобой разные?
— А ты только сейчас это понял?
— Нет… Просто раньше это мне нравилось. Ты была сильная. Самостоятельная. Я смотрел на тебя и думал: «Вот женщина, с которой можно не думать, всё будет под контролем». А сейчас… Устал я. От борьбы.
Оксана замолчала. Посмотрела на него. И голос её стал тише.
— А я устала от одиночества. Понимаешь? Я с тобой рядом, а как будто одна. У меня муж есть. Но в моменты, когда надо быть рядом — тебя нет.
— Я не умею воевать, Оксана. Я инженер. Я схемы понимаю, не людей.
— А я не умею быть женщиной-фоном. Мне не сорок лет, чтобы сидеть и ждать, пока ты надумаешь, кто важнее: я или твоя мама.
Он потёр лицо. Потом спросил:
Она подошла, взяла стул, села напротив.
— Я хочу быть женщиной, а не оппонентом в твоей жизни. И если я — это не твой выбор, не твоя крепость, не твоя семья, то… я не держу. Я не мщу. Но я не буду жить с человеком, который не встал рядом, когда на меня наступали.
Оксана молчала. Потом медленно, с тяжёлым вздохом:
Он молча встал. Взял куртку.
— Мне нужно подумать. Я поеду к другу. На пару дней.
— Не к маме? — с лёгкой усмешкой, но без злости.
— Не к маме. К Андрею. Он глухой, старый и живёт без интернета. То, что надо.
Оксана кивнула. Без скандала. Без пафоса. Просто отпустила взглядом.
— Вань, — сказала она напоследок. — Только думай не о том, как мне больно было. А о том, почему ты даже не попытался понять, что я чувствовала.
И дверь за ним закрылась.
А через час в дверь позвонили.
Оксана подумала — вернулся. Сердце екнуло. Но нет.
На пороге стояла Анастасия. В леопардовом халате, с чемоданом и выражением лица, как у прокурора.
— Ну чё, пустишь? Я всё равно приехала. Мама сказала, что ты психанула, но ты норм. Я временно. На недельку.
Оксана молча посмотрела на неё.
А потом… медленно закрыла дверь прямо перед её носом.
Без слов. Просто — щелк.
Анастасия стояла за дверью ещё минут пять. Сначала пыталась нажать звонок — с нажимом, потом с угрозой, потом с обиженной обидой. Потом позвонила матери.
— Мам, ну она псих. Закрыла дверь. Да, прям в лицо. Нет, не говорила ничего. Стояла, смотрела — как сфинкс. Потом бац, и всё. У тебя ключей нет? — … — А чего ты выкинула? Ну классно. А Ваня? Где Ваня? — … — Да блин, мам, а жить мне где?!
Дверь осталась закрытой. И правильно.
Оксана в это время не пила вино и не включала грустную музыку. Нет. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Не как обычно — пробежала взглядом по морщинам и недосыпу, а внимательно. Как на чужого человека, которого ты встретил после долгих лет и не сразу узнал.
И впервые за долгое время, она не чувствовала себя загнанной. Одинокой — да. Тревожной — конечно. Но не сломанной.
А ведь могла быть той самой, у которой на кухне сидит сестра мужа, ест её котлеты и жалуется, что в холодильнике мало «каперсов». Это слово Анастасия почему-то любила. Хотя ела в основном сосиски.
Через два дня Иван не вернулся. Ни звонка, ни сообщения. Тишина. Прям как он любит. А ещё через день к ней в дверь постучали. Не звонок, а именно стук. Она открыла — и на пороге стояла Валентина Петровна. С сумкой, в пальто, как будто после боя.
— Не бойся, жить не прошусь, — сразу сказала она и оглядела Оксану с ног до головы. — Сама свою Анастасию уже неделю кормлю. Она теперь у меня. Растянулась на диване, как сирота на льду. В глаза мне не смотрит. Говорит, что ты её унизила.
