Алиса села на балкон с чаем, закуталась в плед и впервые за долгое время ощутила, что дышит полной грудью. Без чужих желаний, без просьб и давления. Просто — сама.
И где-то внизу, под её окнами, пробежала чья-то собака, завизжали дети, закричала бабка из соседнего подъезда, что «опять кто-то бросил окурок в мусорку».
— Ну что, коты мои бывшие. Добро пожаловать в реальность. Я больше не миссис никто. Я — просто Алиса. И мне так легче.
— Алиса, ну мы же взрослые люди… — голос Виктора звучал спокойно, даже с мягкой обидой. — Я просто не понимаю, почему ты так резко. Зачем этот развод? Зачем заявление?
Она смотрела на него как на человека, с которым вместе пережили ураган, но он всё ещё стоит на руинах и предлагает… застеклить веранду.
— Вить, ты в суд подал, — спокойно сказала она, поправляя волосы. — На право временного проживания. При том, что ты живёшь у мамы и трижды за месяц мне угрожал, что «ещё увидишь, как я умею быть гадом». Ты вообще в своём уме?
— Это не угроза, это эмоции. Мы оба перегнули. А квартира — ну, технически, я же зарегистрирован. Мне негде жить. Почему бы не…
— Потому что ты тут не живёшь. И жить не будешь. Иди с мамой обои выбирай. Или Марине в салоне помощь предлагай. Я — не твой запасной аэродром.
Суд был через две недели. Ничего страшного, никакой драмы — обычный районный, с облупленными стенами и пластиковыми стульями. Алиса пришла в чёткой белой рубашке, с собранными волосами и тремя папками документов.
Виктор — с мамой. Валентина Петровна была в коричневом плаще с меховой оторочкой и держала сына под локоть, как калеку.
— Говори, Витенька. Чётко и уверенно. Она тебе жена. У тебя по закону есть право. Пока развод не вступил в силу, ты член семьи. — Её шепот был слышен через весь коридор.
— Доброе утро, — кивнула им Алиса. — У меня всё готово. Я подготовила выписки, переписку, заявления. Если хотите, могу ещё и аудио приложить — как вы, Валентина Петровна, обещали «выгнать меня на улицу в одной майке». Помните? Вы тогда ещё лопали пирожки с ливером у меня на кухне.
Валентина побагровела. Виктор потупился.
Судья, женщина лет шестидесяти с уставшим лицом и грустными глазами, вникла быстро. Сама посмотрела, сама уточнила.
— Нет брачного договора. Квартира приобретена до брака, за личные средства. Проживание супруга — по договорённости. Семейные отношения фактически прекращены. Есть заявление на развод. Угрозы, давление, конфликт. Проживание невозможно. Отказать.
И всё. Три минуты. Как отрезала нитку.
Виктор вышел, не глядя. Валентина попыталась кинуть что-то вслед — но судья строго бросила:
— И будьте благодарны, что она не подала встречный иск за моральный ущерб.
— Ну ты даёшь, — восхищённо сказала Лариса, когда Алиса всё ей пересказала. — Аж захотелось развестись с кем-нибудь. Ради кайфа.
Алиса смеялась. По-настоящему. Со слезами. Со сдвинутой тушью. С таким освобождением, как будто она не мужа сбросила, а рюкзак с кирпичами.
В тот же вечер она удалила номер Виктора. И его мамы. И Марины. И всех общих знакомых, кто писал ей «ну может всё же дашь сестре шанс?».
А через месяц она съездила на юг. Одна. Без объяснений. Без расписаний. Без «а Вите понравится?». Бродила по набережной, пила вино из бумажного стаканчика и слушала, как шумит море.
Вернувшись домой, она впервые заметила, как красиво светит лампа на кухне. Простая, из «Леруа». Но уютная. Как будто говорит: теперь тут спокойно. Теперь — твой дом.
И когда ей однажды позвонили из налоговой и по ошибке спросили: — Вы — Алиса Викторовна? Она сказала: — Нет. Я просто Алиса. И мне этого достаточно.
