Он помнил. Но у него была своя тактика — молчать, пока всё не уляжется. Обычно срабатывало. Обычно — до следующего скандала, когда Ольга Петровна выносила с кухни кастрюлю и говорила, что «в доме, где нет порядка, даже бульон скисает».
Адвокат читал бумаги. Молча. Потом почесал ухо.
— М-м-м… Дмитрий Викторович, вы в курсе, что машина, оформленная на вашу маму, была куплена через кредит на ваше имя?
— Ну да… но… это же всё в семье… — начал он, но Елена не дала договорить:
— В семье. В какой? В нашей или в вашей? Потому что, судя по документам, мы тут с твоей мамой всё делим, а ты просто переписываешь.
Он молчал. Потом бросил взгляд в сторону матери. Та исчезла — как призрак. Но Елена знала: сейчас она сидит в коридоре на пуфике и слушает, прижав ухо к стене. Или даже пишет в чат подругам: «Жена опять взбрыкнула. Сейчас будем решать».
После визита адвоката началась холодная война. Без открытых боевых действий, но с партизанскими вылазками.
На следующий день Елена обнаружила, что её любимая сковородка «Тефаль» с антипригарным покрытием вычищена металлической щёткой — «по старинке, как нормально». А её косметика переместилась в нижний ящик комода. Видимо, чтобы «не пылилась».
— Ты ведь в суд не подашь, — сказал Дмитрий вечером, когда они уже легли. — Ну ты же не будешь. Это перебор. Мы же семья.
— Я — да. А вы — нет, — ответила она, не открывая глаз.
Он не знал, как реагировать. Не кричал, не оправдывался. Просто замолчал. Уже привычно.
Через неделю она подала заявление. Всё по инструкции. Раздел имущества, аннулирование дарственной на машину — благо, юрист подсказал, как доказать давление. А потом — заявление на развод.
Это стало кульминацией. В доме запахло жареным, хотя никто не готовил. Соседи начали переглядываться. Ольга Петровна вошла в комнату как маршал в штаб: вся в накрашенной решимости и с платком в руке.
— Ты позоришь моего сына. Он тебя любил. А ты… ты квартиру делишь. Как акула, у которой ипотека вместо зубов!
— А вы — как клещ, — не поднимая глаз, ответила Елена. — Только впились не туда. Я же не его мать. Вам, наверное, обидно.
— Я всё для вас делала! Всё! Я ведь даже свои сбережения отдала на ремонт кухни!
— Да не надо было! — повысила голос Елена. — Не надо было ничего делать! Просто жить своей жизнью и не лезть в нашу. Но вы ведь не можете, правда?
— Он мой сын, — прошипела Ольга Петровна. — Я его растила. Я знаю, как ему лучше.
— Да? Тогда пусть он вернётся к вам. В свою старую комнату с постером Metallica и запахом «Сенсодаина». И живите. Вместе. Счастливо. Только без меня.
Сказано было не в сердцах — тихо, устало, с подноготной. Как приговор.
Через два дня Дмитрий собрал вещи. Молча. Без шуток, без прощаний. Взял коробку с надписью «инструменты» и ушёл. Даже не закрыл за собой дверь.
— Хочешь — забирай всё, — сказал он перед уходом. — Я устал. Я между вами сдохну.
— Поздно, — ответила Елена. — Ты уже сдох. Где-то между автосалоном и Сбербанком.
Оставшись одна, она не рыдала. Не билась в истерике. Просто села в тишине, налив себе чаю, и слушала, как капает кран.
И впервые за долгое время он её не раздражал. Потому что он был — её.
В подъезде пахло кошачьим кормом и чужим борщом. Елена спускалась по лестнице — лифт опять стоял с табличкой «ждём мастера». Да и плевать, в конце концов. Она больше не ждала. Ни мастеров, ни извинений. Ни возвращения мужа.
На пятом этаже она столкнулась с Валей — соседкой сверху, той самой, что по выходным сносила потолок перфоратором.
— Ой, Лен, ты чего такая красивая сегодня? — прищурилась Валя. — Это ты с адвокатом в суд опять, или к новому хахалю?
