Дмитрий в этот момент стоял с пакетом из «Магнита». Хлеб, сыр, две бутылки «Боржоми». Ни одного слова.
— Ну ты же понимаешь, — прошептал он потом. — Она всё равно сделала бы по-своему.
— А ты? — спросила Елена, не дожидаясь ответа.
С тех пор каждый месяц Ольга Петровна «чуть-чуть помогала». То проводку ей казалась подозрительной, и в квартиру приводился сосед-электрик с сильным перегаром. То по утрам она ставила будильник на шесть, чтобы «успеть помыть окна до жары».
Она заказывала шторы (да, прости господи), постельное бельё и какие-то скатерти с бордюром, будто в СССР. За деньги Елены. Ей, конечно, никто не говорил — покупки оформлялись с карточки «на хозяйственные нужды», которые она оставляла Дмитрию, чтобы купить нормальную рыбу. Он забывал. Она злилась. А Ольга Петровна вешала новые «украшения», как медали на грудь ветерана.
Поворотным моментом стал автомобиль.
Елена продала свою старую Mazda 3 — вложила эти деньги в новый Renault Kaptur. Дмитрий подписал договор, как совладелец — ради страховки, якобы дешевле. Через два месяца Елена осталась без машины.
— Мамке нужно ездить на дачу. Тебе же всё равно в офис на метро, — сказал он, отводя взгляд. — В машине она как вторая молодость. И вообще, ты сама предлагала иногда ей давать.
— Иногда. Не дарить. И не выписывать доверенность, — прошипела Елена, как чайник. — Ты с ума сошёл?
— Она ж мать, — ответил он. Будто этого достаточно.
Она не кричала. Просто взяла ноутбук, нашла договор купли-продажи, распечатала. И стала читать — как заветы. В полночь. При выключенном свете. Он не понял, к чему это.
Потом выяснилось, что Дмитрий взял кредит. На своё имя. Чтобы купить маме подержанный Volkswagen Polo. А её Kaptur — он «оформил на неё, чтобы она не обижалась».
Елена узнала об этом от сотрудницы банка, куда звонила проверить остаток по их ипотеке. Случайно. Как всегда.
Позже, ночью, она подошла к кровати, посмотрела на спящего Дмитрия и спокойно произнесла:
— Скажи, а ты давно меня путаешь с ней? Я тоже тебе мама? Или просто удобный банкомат?
Он не ответил. Повернулся на бок. Всхрапнул.
А в утро субботы, когда Ольга Петровна варила свой фирменный куриный суп, и в кухне пахло укропом и авторитаризмом, Елена сказала:
— Через неделю здесь будет адвокат. Ты подпишешь отказ от доли. Квартиру я возвращаю. Машину — тоже.
— Ты что, с ума сошла? — испуганно хлопал глазами Дмитрий.
— Нет. Просто хватит. А с ума сошла — твоя мама. Но у вас семейное, я понимаю.
Ольга Петровна даже не отвлеклась от кастрюли. Только процедила сквозь зубы:
— Вот и покажешь, кто здесь настоящая хозяйка.
— Покажу, — ответила Елена, спокойно наливая себе кофе. — Даже табличку на дверь повешу: «Без свекровей вход воспрещён».
И впервые за полгода она почувствовала, как изнутри отпускает.
Адвокат был с лицом учителя труда — тот же прищур, тот же запах старого табака и та же манера говорить, как будто ты дурак, но у него хорошее настроение, и он готов с этим мириться.
— Так-с, — сказал он, раскладывая бумаги на кухонном столе. — Значит, имущество нажитое, частично с бабушкиной продажи, частично в ипотеку, частично в крошево эмоций и терпения. Верно?
— Почти, — сухо кивнула Елена. — Только терпения больше не осталось.
Дмитрий сидел с чашкой, вцепившись в неё как в спасательный круг. Ольга Петровна на этот раз наблюдала из-за дверного проёма, будто тень из дешёвого сериала. Только чайник на плите свистел громче неё.
— Я не понял, — начал Дмитрий, отставив чашку. — Ты реально хочешь всё это тащить в суд? Ты же понимаешь, что мама…
— Мама тут вообще ни при чём, — отрезала Елена. — Мы с тобой покупали эту квартиру. Я. Ты. МФЦ. Справки. Бабушкина дача. Помнишь?
