— Она просто хотела помочь! — воскликнул Анатолий. — У неё проблемы со здоровьем, ты не представляешь, как ей тяжело…
— Знаешь, что тяжело? — Полина подошла ближе, почти в упор. — Жить с вами. С обоими. Ты её покрываешь, она ворует мои данные, ты меня винишь, а потом удивляешься, почему я не хочу с ней общаться!
Вот и всё. Тишина — лучший адвокат обвиняемого.
— Убирайтесь. Оба. До конца недели, — сказала она тихо. — Эта квартира моя. Бабушкина. И я не собираюсь делиться ею с аферисткой.
— Полин, ну не гони волну…
— Не гнать? — она рассмеялась. Сухо, зло. — Она бы и тебя на кредит оформила. Просто пока удобнее была я.
Он ушёл. Дверь хлопнула, как затвор. А Полина осталась стоять посреди кухни с пустым йогуртом и чувством, что внутри неё взорвалась какая-то пружина. Полина не спала уже третью ночь.
Поначалу пыталась: выпила валерьянку, посмотрела какой-то глупый сериал, в котором блондинка в леопардовом халате спасала фирму мужа от разорения. Потом пролежала час, уставившись в потолок, считая, сколько раз за последние полгода она слышала: «Полин, ну ты ж понимаешь, маме тяжело». Понимаю. Только не пойму — почему тяжело всем, а плачу я одна.
На четвёртое утро она проснулась от того, что кто-то тряс дверь. Сперва подумала — почтальон. Потом — курьер. А потом послышался голос.
— Полина! Открой! Это я… Толя.
Сюрприз-сюрприз. Вернулся. Не прошло и трёх дней.
— У тебя ключи, — крикнула она из-за двери.
— Я их отдал. Ну… чтобы ты не злилась. Дай поговорим, Полин. Я один.
Она стояла, вцепившись в дверную ручку. Хотелось — как в кино: развернуться, уйти, не открывать. Но, увы, кино в жизни почему-то всегда запаздывает. А реальность — это когда босая, взлохмаченная, с пятном от кофе на майке, ты щёлкаешь замком и говоришь:
Анатолий стоял в джинсах и мятой куртке, волосы как будто сушил на сквозняке.
— Я… не знал. Правда. Что она сделает такое. Ну, фоткала паспорт, да — сказала, что потеряла свои документы, а надо оформить какие-то справки по субсидии. Я и поверил.
— А что же не спросил у меня?
Он пожал плечами, отводя глаза.
— Потому что ты всегда сразу кипятишься. Я решил: ну ладно, поможет, всё равно ж семья…
— Семья, — повторила она, сжав кулаки. — СЕМЬЯ?! Анатолий, твоя мать совершила попытку МАШЕННИЧЕСТВА. И не на левой тётке, а на мне. На твоей жене.
— Я понимаю. Это ужасно. Но… может, не стоит всё так рушить?
— Я уже не рушу. Я спасаю то, что от меня осталось.
Они замолчали. В коридоре пахло старыми сапогами. С лестницы доносился грохот молотка — кто-то у соседей делал ремонт. Пронзительно, назойливо, как тикание в голове.
— Она извинилась, — тихо сказал он. — Попросила передать.
— Пусть запишет на видео, — отрезала Полина. — С датой, временем и ксерокопией паспорта в кадре.
Он усмехнулся — вяло, устало. Как человек, которому давно всё надоело, но он ещё делает вид, что пытается.
— Ты ж её не знаешь, какая она в глубине…
— Я знаю, какая она снаружи. И этого достаточно, — Полина скрестила руки на груди. — Ты думал, я сейчас расплачусь и предложу вернуться? Нет. Не сегодня. Не вообще.
— А если я уйду, она одна не справится, — произнёс он. — У неё давление. Я ей нужен.
— Тогда иди. Куда тебе нужнее.
— Я? — Полина усмехнулась. — Я сама справлюсь. Потому что никогда не пыталась оформить кредит на чужого человека.
