Он стоял, как прибитый. Секунда. Две. Потом развернулся и пошёл. Даже не хлопнул дверью. Просто вышел.
И тут Полина села. Прямо на пол, у порога. И заплакала.
Потому что когда всё заканчивается — оно не грохотом. Оно — тишиной. А самое страшное — когда тебя предаёт не враг, а свой.
Следующий день принёс с собой новый сюрприз. Звонок из банка.
— Здравствуйте, это служба финансовой безопасности, мы хотели уточнить… вы действительно подавали заявку на кредит в двадцать тысяч рублей?
— Что?! — Полина вскочила. — Нет! Я… Боже… Когда?
— Вчера, через приложение. Указан ваш номер и ваши данные. Подтверждение не завершено, но…
— Немедленно заблокируйте всё. Я не давала согласия.
Она повесила трубку. Сердце колотилось. В голове вспыхнуло: она не остановится. Она думает, что можно дожать. А вдруг всё сработает?
Полина поехала в полицию. Написала заявление. Долго и подробно объясняла, как всё было. Дежурный хмуро слушал, жевал бутерброд.
— Понимаете, это всё семейное, — тянул он, заполняя бумагу. — Ну зачем же доводить до уголовки? Может, вы поговорите ещё раз?
— Когда она пыталась украсть мою личность — это стало не семейным, — отчеканила Полина. — Это стало уголовным.
Она вышла из участка поздно. На улице уже стемнело, машины фыркали грязной водой по лужам, дворники курили, опершись на метлы. В голове звенело одно: меня не защитит никто, кроме меня самой.
Вечером она написала Анатолию. Коротко, сухо:
«Я подала заявление. Если твоя мать ещё раз сунется — будет уголовное дело. Скажи ей. Или не говори. Всё равно.»
Зато через час позвонила… свекровь.
Полина долго смотрела на экран, на котором высветилось: «Татьяна Михайловна». Потом нажала «принять».
— Ты всё перепутала! — сразу пошёл крик. — Я просто хотела помочь вам! Вы с Толиком живёте как бомжи, ремонт у вас разваленный, ни шкафов, ни души! Я думала, оформлю кредит, куплю вам диван, холодильник! Ты бы хоть поблагодарила!
— Серьёзно? — Полина почувствовала, как лицо заливает жар. — Это ты называешь «помощь»?! Мошенничество? Кража данных?
— Да что ты заладила, как прокурор! Я мать! Имею право вмешаться, если мой сын живёт в помойке!
— Мать? — переспросила Полина. — Мать! Да ты бы и на младенца кредит оформила, если бы внук родился. Всё ради мебели, да?
— Я хотела как лучше!
— Ну так вот. Лучшее — это когда ты больше никогда не появишься в моей жизни.
Полина нажала сброс и впервые за много дней почувствовала тишину. Не звенящую, не тревожную, а… освобождающую.
Полина стояла на балконе и смотрела вниз, на серый двор, где весна выживала между лужами, мусором и свежевырытой канавой под кабель. Ни романтики, ни надежды. Только тупая бытовая тишина.
Прошло две недели с того самого звонка. Две недели без Анатолия, без нытья свекрови, без разговоров о том, «кому ещё кинуть на карту». Удивительно, но квартира стала как будто больше. Воздуха — больше. Шумов — меньше. Только вот в душе — как будто дырка. Широкая такая, ровно под рёбрами.
Телефон молчал. Он тоже не звонил. Ни разу.
В один из дней она увидела их вместе. Шла с пакетами из «Пятёрочки», тяжёлые, пальцы уже побелели от ручек. И тут — Анатолий, рядом с матерью. Оба в молчании. Он — будто съёжившийся, в ней — торжество. На ней было новое пальто.
И вдруг Татьяна Михайловна повернулась, увидела Полину, и улыбнулась.
Так, знаете, с вызовом. Как будто выиграла.
И в ту же ночь Полина запила с Оксаной, своей коллегой. Не в баре — у себя дома. Белое вино, солёные огурцы и сушёная вобла в газете.
