Лёша и впрямь во всём поддержал жену. Обнял, утешил, сказал — правильно всё сделала, нечего перед ними-то прогибаться. Выкарабкались мы и сами, без их участия. И дальше выкарабкаемся, если что. Главное — друг друга любить да детишек растить. А на остальное — плевать с высокой колокольни.
И жизнь потекла своим чередом. Настя с Лёшей работали, налаживали быт, воспитывали сыновей. Ванечка с Петенькой росли не по дням, а по часам, радовали родителей успехами и достижениями. В гости частенько наведывался Пётр Сергеевич — с внуками повозиться, дочке подсобить. Да и просто так, по-семейному посидеть, новостями обменяться.
О Марине с Артуром почти не вспоминали. Те тоже, кажется, притихли, носа не казали. То ли и впрямь усовестились, то ли момента подходящего выжидали. Но Настю это уже мало волновало — у неё теперь своя семья, свои заботы. Некогда о чужих проблемах думать.
Так и жили — дружно, счастливо. Пять лет пролетели, как один день. Сыновья подросли, в садик пошли. Лёша на работе в начальники выбился, зарплату хорошую получал. Настя тоже от мужа не отставала — повышение за повышением, премии квартальные. Старалась, тянулась, чтоб детям достаток обеспечить, ни в чём не отказывать.
В общем, всё у них ладилось, спорилось. Одно только омрачало безоблачное существование — здоровье Петра Сергеевича. Стал он в последнее время сдавать, часто прихварывал. То давление скакнет, то сердце прихватит. Врачи только руками разводили — возраст, мол, ничего не попишешь. Поберечься надо, за режимом следить.
Настя места себе не находила, переживала страшно. Каждый день к отцу ездила, в больницах пропадала. Всё выспрашивала у докторов — нельзя ли как-то подлечить, на ноги поставить? А те только плечами пожимали, рецепты выписывали. Мол, тут уж как Бог даст, медицина бессильна.
Но Пётр Сергеевич не унывал, держался молодцом. Шутил, улыбался, внуков развлекал. Говорил — рано меня ещё хоронить, я ещё поживу да на правнуков погляжу. Наська вон невестой заневестилась, скоро и ей под венец пора. А там, глядишь, и Лёшка с Ванечкой подтянутся. Надо мне, старому, до этих дней дотянуть, порадоваться напоследок.
И ведь как в воду глядел! Не прошло и полгода, как Настя влетела в квартиру с сияющим лицом, выпалила с порога:
— Папа, мама, у меня новость! Мы с Лёшей решили — будем ещё одного ребеночка рожать! Дочку хотим, Машеньку!
От такого известия у Петра Сергеевича чуть сердце не остановилось. От радости, не от страха. Вот оно, счастье-то — снова дедом стать, снова пелёнки стирать да колыбельные петь. Есть ради чего жить, ради кого здоровье беречь.
— Вот и славно, дочка! — обнял он Настю, расцеловал в обе щеки. — Вот и молодцы, что решились! Давно пора, а то мальчишек вон двое, а девчонок нету. Не семья, а войско прям получается!
Лёша тоже был доволен, светился прям весь. Он давно мечтал о дочурке, маленькой принцессе. Чтоб на Настю похожа была — такая же красивая, добрая, отзывчивая. И чтоб глазки мамины — зелёные, с искоркой. Такую он будет на руках носить, в любви купать. Ни в чём не откажет, последнее отдаст.
Настя тоже потихоньку готовилась, привыкала к новой роли. То платьице детское присмотрит, то погремушку забавную. Всё прикидывала — как бы половчее комнаты перепланировать, чтоб всем места хватило. Опять же, ремонт по уму сделать надо, розовые обои там, солнышки-цветочки. Чтоб всё как у людей, по высшему разряду.
Только вот не дождался Пётр Сергеевич рождения внучки. Не вынесло старое сердце такой нагрузки — и радости, и волнения, и переживаний. Отказало в одночасье, уснуло навеки.
Хоронили всем миром, всей семьёй. Плакали, убивались, вспоминали добрым словом. Каким был человеком — отцом, дедом, другом верным. Никого не обидел, каждому помог, каждого привечал.
Настя держалась до последнего. Крепилась, не позволяла себе раскиснуть. Всё-таки на сносях уже была, нервничать нельзя. Да и мужа с детьми надо было поддерживать, в себе держать.
Но когда гроб с телом отца опустили в могилу, когда засыпали землёй — не выдержала. Разрыдалась, упала на колени. Начала причитать, звать папочку родного, на судьбу жаловаться.
Лёша еле увёл жену с кладбища. Обнимал, гладил по голове, утешал как мог. Понимал — тяжело ей, больно. Отца ведь потеряла, единственную опору в жизни. Теперь только на него, на мужа, и осталась надежда.
— Ничего, Настёна, ничего, — шептал он, баюкая жену в объятиях. — Перемелется, слёзы высохнут. Главное — мы друг у друга есть, семья наша. И папу твоего мы никогда не забудем, будем память о нём в сердце хранить. А он на нас с небес посмотрит, порадуется. Ты ж его кровиночка, он всегда этого хотел — чтоб ты счастлива была…
