— Нет, в субботу мы возвращаемся в город, — покачала головой Светлана. — У тебя начинаются курсы по подготовке к гимназии.
— Но ты же говорила, что мы на всё лето…
— Планы изменились. Нельзя терять время.
Ложка в руке Ларисы Михайловны звякнула о край тарелки. Слишком громко.
— Света, может, пусть ребёнок отдохнёт? — осторожно предложил Семён. — Весь год учились…
— Именно поэтому нельзя расслабляться, — отрезала жена. — Конкурс в гимназию огромный, а у нас только год на подготовку.
— Но я не хочу в гимназию! — вдруг выпалила Аня. — Не хочу в город! Хочу остаться с бабулей!
Светлана замерла с занесённой над тарелкой ложкой. Семён растерянно заморгал. А Лариса Михайловна… Она просто смотрела на внучку — и видела в ней себя. Себя в одиннадцать лет.
— Это всё ваше влияние, — процедила Светлана, глядя на свекровь. — Вы специально настраиваете ребёнка…
— Я ничего не делаю, — тихо ответила Лариса Михайловна. — Просто люблю её.
— Любить — не значит портить! — Светлана вскочила из-за стола. — Собирайся, Аня. Мы уезжаем сегодня же.
— Света, ну что ты… — начал было Семён.
— Нет, хватит! — В голосе Светланы зазвенели слёзы. — Я не позволю сломать жизнь моему ребёнку! Не позволю превратить её в… в деревенщину!
Это слово повисло в воздухе — острое, колючее. Аня всхлипнула. Семён растерянно переводил взгляд с жены на мать. А Лариса Михайловна… Она медленно достала из кармана старый конверт.
— Ты ничего не знаешь о сломанных жизнях, Света, — сказала она тихо. — Совсем ничего.
Дрожащими пальцами развернула пожелтевший лист.
— Сорок два года назад у меня была сестра. Младшая. Красивая, умная… Как ты. Она тоже хотела в город. Учиться, развиваться, строить карьеру. А я… я была «деревенщиной». Осталась с родителями, помогала по хозяйству. Варила варенье, солила огурцы…
Светлана застыла с приоткрытым ртом. Семён подался вперед:
— Мам, ты никогда не говорила…
— Потому что это больно, сынок. — Лариса Михайловна расправила письмо. — Таня, моя сестра… Она уехала в город. Поступила в институт. А потом… Потом случилась авария. Автобус с студентами перевернулся на трассе.
Тишина на веранде стала звенящей. Где-то вдалеке снова заквакали лягушки.
— Последнее письмо от неё пришло за день до… — Голос Ларисы Михайловны дрогнул. — Она писала, как скучает по дому. По запаху свежего хлеба. По маминым пирогам. По нашим вечерам на веранде… А на следующий день её не стало.
Светлана медленно опустилась на стул. Аня прижалась к бабушке, обняла её за плечи.
— Поэтому я и осталась здесь, — продолжила Лариса Михайловна, поглаживая внучку по голове. — Не потому, что была глупой или отсталой. Просто… После Тани этот дом стал единственным местом, где я чувствовала себя живой. Где всё напоминало о ней — каждая половица, каждая чашка, каждый куст сирени в саду.
Она расправила письмо дрожащими пальцами:
— Вот, послушайте: «Ларочка, милая! Как же я соскучилась по нашему дому! По твоим пирогам, по маминому варенью, по папиным шуткам… Здесь всё такое чужое, холодное. Знаешь, иногда просыпаюсь ночью и слышу — нет, мне кажется, что слышу — как квакают лягушки на нашем озере. Вернусь на выходных обязательно! Напечём пирогов, наговоримся…»
Голос Ларисы Михайловны сорвался. Семён встал, подошел к матери, обнял за плечи:
