– Спасибо, детки дорогие, испортили праздник!
– Никто его тебе не портил, сама постаралась!
– Конечно! Всегда я во всем виновата! Нет, дорогие, это вы меня как котенка помоечного вышвырнули из жизни. Что ж, и на том спасибо…
– Мама! Прекрати!
Но Людмила Петровна не стала слушать, что еще могут сказать ее дети и просто отключила видеосвязь. Что ж, видимо, придется Новый год встречать одной…
***
Людмила Петровна всегда обожала праздники. Она когда-то работала организатором в Доме Культуры, и, словно волшебница, умудрялась проводить шикарные мероприятия даже в голодные 90-е. Потом профессию сменила, но страсть к праздникам осталась. Все домашние праздники проходили на высшем уровне: от украшения интерьера и блюд до развлечения гостей. Друзья постоянно приглашали ее вести мероприятия, и Людмила Петровна была только рада этому. Но лучшие идеи она всегда берегла для близких.
– Вот сейчас мы с тобой, Барсик, достанем елочку из кладовки и нарядим ее, – приговаривала Людмила Петровна, обращаясь к полосатому котейке.
– Мурр! – словно все понимая, ответил кот.
– Только ты смотри, мишуру не ешь… Не ешь, говорю тебе! – смеясь, женщина отобрала у Барсика «дождик».
Людмила Петровна собрала старенькую искусственную елочку, украсила ее гирляндой и достала коробку с игрушками.
– Этот шарик мне муж п0к0йный подарил. Видишь, он в форме сердечка. Помню, он тогда говорил, что всю свою любовь вложил в эту игрушку.
В руках немолодой женщины было красное стеклянное сердечко: когда-то давно знакомый стеклодув предложил ее супругу попробовать сделать подарок для жены. Вот и получилось сердечко немного кривое, зато – от всей души.
– Вот эти две игрушки от Антошки и Оленьки. Сами в школе шили. Видишь, Барсик, какие швы кривые. А все равно – самые дорогие для меня.
Барсик, лишенный мишуры, сидел под елочкой и обиженно вылизывал бока. Ему не было дело до елочных украшений. Он готовился к приему гостей – детей Антона, которые всегда давали котику колбаску с праздничного стола.
– А вот, смотри, эти стеклянные сосульки мы с мамочкой моей когда-то покупали.
Людмила Петровна мечтательно улыбнулась: послезавтра приедут дети, снова в ее небольшой квартире будет шумно и весело. Уж она-то умеет устраивать праздники!
Веселая мелодия телефонного звонка вернула ее из мира грез в реальность. Звонила дочь Ольга.
– Мамочка, ты прости, мы со Стасом не сможем приехать к тебе. Ты ведь понимаешь: вчера только переехали в свою квартиру! Стас предлагает провести первый совместный новый год вдвоем…
– Оленька, успеете еще вдвоем напраздноваться! Стас ведь стал членом нашей семьи, так что будем праздновать всей семьей!
– Нет, мы никак не можем: дома бардак, на работе завал. Боюсь, просто не успеем.
– Доченька, и все-таки жду вас на праздник. Приготовлю все ваше любимое.
– Ох, не обещаю, мамочка. Я постараюсь убедить Стаса, лишь бы на работе не случился аврал. Ты ведь, знаешь, как я люблю наши праздники!
Людмила Петровна грустно усмехнулась. Если дочь говорила «постараюсь», значит, обстоятельства действительно складываются не в ее пользу. Но так же мать знала, что именно для Оленьки семейные традиции – не пустой звук. (продолжение в статье)
– Приезжай, дочушка, – уговаривала мать, – уж больно мы соскучились. Давненько не была.
– Мам, ну ты же знаешь – я в положении, – Ксения сделала акцент на последнем слове, – боюсь ребенку навредить.
– Ксюша, беременность – не болезнь. Тебе рожать-то когда?
– Срок поставили 19 декабря…
– Как хорошо – прям на Николая Чудотворца! Но сейчас-то еще сентябрь. Приезжай. Отдохнешь, чистым воздухом, витаминами насытишься, родной землей напитаешься. И не бойся ничего. Пусть муж тебя в поезд посадит, а мы встретим…
В купе Ксению встретил удивительно светлый, седой старичок с небольшой бородкой и ясными голубыми глазами:
– Проходи, дочка, устраивайся, – сказал он просто, по-домашнему, словно давным-давно знал случайную попутчицу, – давай, помогу сумку в сидушку поставить.
– Спасибо, дедушка, – улыбнулась Ксюша и стало ей так хорошо, будто родного человека встретила.
– К родителям едешь? – спросил старичок, когда Ксения расположилась у окна напротив него.
Та кивнула. (продолжение в статье)
Лиля сидела на диване в их съемной квартире, глядя в мутное окно, где дождь барабанил по стеклу, оставляя серые разводы. Ей было двадцать один, и она только что вернулась с работы — продавала ткани в небольшом магазине на углу, где пахло хлопком, краской и немного сыростью от старых полок. Ноги ныли от восьми часов за прилавком, туфли, что промокли под дождем, стояли у двери, оставляя лужицы на линолеуме, что пожелтел от времени. Вадим, ее муж, высокий, с темными волосами, что падали на лоб, и громким голосом, что отдавался от стен, вошел в комнату, держа телефон в руке. Его футболка, мятая и пахнущая потом после дня в гараже, натянулась на плечах, когда он ткнул экраном в ее сторону: "Ты за квартиру скидываться собираешься?" Она отставила чашку с чаем, что остывал на столе — мятный аромат поднимался к потолку, смешиваясь с запахом сырости из угла, где обои отклеились. Лиля усмехнулась, уголки губ дрогнули: "Нет". Вадим шагнул ближе, тень от его фигуры упала на пол, где лежал старый ковер, вытертый до ниток: "Шутить в другом месте будешь! Бабки гони, хозяйке отправить надо!" Она подняла глаза, глядя на него с насмешкой — он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в носках, что пахли стиральным порошком, но уже начали рваться на пятках: "Вот и отправь, а у меня денег нет!" — и уставилась на мужа, скрестив руки на груди.
"Давай без этого", — скривился он, морщины собрались у рта, голос стал резче, как нож по стеклу. "Деньги на стол!" Лиля посмотрела на маникюр — розовый лак блестел на ногтях, хоть и начал облупляться на кончиках, сдула невидимую пылинку с пальца: "Ты мужчина в доме и глава семьи! Решай вопрос!" Вадим прищурился, глаза сузились, как у кота перед прыжком: "Вот ты как запела?" Она пожала плечами, хлопнув длинными ресницами, что оставляли тень на щеках: "А чего ты хотел? У нас или равноправие, или подчинение главе семьи! Определись уже!" Он нахмурился, злость закипала внутри, как вода в чайнике, что гудел на кухне: "Что-то я тебя плохо понимаю! Бунт на корабле? Да я тебя!" — и поднял руку, сжав кулак, пальцы побелели от напряжения.
Лиля спокойно посмотрела на него, не дрогнув: "Сядешь!" Рука замерла в воздухе, он опустил ее, сглотнув ком в горле, что застрял, как кость: "Лилька, к чему ты ведешь?" Она выпрямилась, платье, что пахло лимонным порошком, которым она стирала утром, зашуршало на коленях. Чай остывал, пар поднимался к потолку, где желтело пятно от протечки: "А к тому, дорогой, что ты много на себя берешь! У нас были партнерские отношения, равные. Мы так поженились — современно, в духе времени, как ты сам говорил. А потом ты начал требовать, как по домострою! Определись, какая у нас семья!" Вадим стоял, глядя на нее — волосы светлые, чуть растрепанные после работы, глаза дерзкие, что сверкали в полумраке комнаты. Он не растерялся, но гнев рос, как буря за окном. Лиля сидела, скрестив руки, и ждала ответа, пока дождь стучал по стеклу, заглушая тишину.
Иные браки создаются не для счастья, а для уроков, что остаются на всю жизнь. Лиля и Вадим были живым доказательством этого. Ее отец, Семен Андреевич, что чинил телевизоры соседям и пах табаком, ворчал два года назад, когда она в девятнадцать собралась замуж. Они стояли в их кухне, где мать пекла пироги с капустой, а запах муки смешивался с теплом плиты: "Дочь, ты чем думаешь? В девятнадцать лет замуж!" Лиля уперла руки в бока, глядя на отца, чьи волосы седели на висках: "Вы с мамой в восемнадцать поженились!" Полина Михайловна, в фартуке, что был испачкан мукой, улыбнулась, вытирая руки о тряпку: "Я не думала, что поспешила. Это твой папа гулять хотел, пока я его не приструнила!"
Семен проворчал, глядя в пол, где лежал старый линолеум: "Я не был уверен, хочу ли детей! Лилечку родили вовремя, я был готов морально и физически!" Полина рассмеялась, ее голос звенел, как ложка о миску: "Готов он! Помню, как ты с памперсом к мусорке шел, держа его на вытянутой руке, будто бомба! А на родительские собрания в школу тебя было не загнать, пока я не заставила!" Лиля смотрела на них — отец в свитере, что пах одеколоном, мать с теплыми руками, что гладили ее по голове. Они спорили, но любовь сквозила в каждом слове, как тепло от плиты.
"Папа, ты что, ревнуешь?" — засмеялась Лиля, теребя край платья, что сшила сама. "А то!" — подмигнула Полина, ставя пирог на стол, где уже лежала стопка тарелок. (продолжение в статье)
