Катя замерла. Пальцы сами сжали телефон так, что костяшки побелели.
— Здравствуйте, — осторожно сказала она. — Что случилось?
На другом конце провода — долгая пауза. Потам шёпот:
— Иван Степанович… в больнице. Инфаркт.
Катя вскочила, плед соскользнул на пол.
— Вчера ночью… — голос свекрови дрогнул. — Сейчас в реанимации. Он… перед тем как скорая приехала… просил позвонить вам.
Катя закрыла глаза. Перед ней всплыло багровое лицо свёкра, его крик: «Пусть живут как хотят!»
— Мы… мы приедем, — выдохнула она. — Скажите, какая больница.
— Спасибо, — шёпотом ответила Лидия Петровна. И добавила, еле слышно: — Простите меня.
Катя опустила телефон. За окном Максим, ничего не подозревая, выдёргивал сорняки. Как сказать ему? Как разрушить этот хрупкий мир, который они с таким трудом выстроили?
Она глубоко вдохнула и открыла дверь.
— Макс… Надо поговорить.
Он поднял голову, улыбнулся, но, увидев её лицо, сразу выпрямился.
— Твой отец… — Катя сглотнула ком в горле. — У него инфаркт. В реанимации. Звонила твоя мама.
Лопата выпала из рук Максима. Его лицо стало серым.
— Вчера ночью. Он… он просил позвонить нам.
Максим зашатался. Катя бросилась к нему, схватила за руку.
— Собирайся. Поедем сейчас же.
Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами.
— Ты… ты хочешь поехать? После всего, что было?
Катя положила руку на живот — их тайный жест, их обещание.
— Они твои родители. И наш ребёнок должен знать своих дедушку и бабушку.
Слёзы выступили на глазах Максима. Он кивнул, сжал её руку.
Через час они мчались по шоссе. Катя смотрела, как мелькают за окном жёлтые деревья. Жизнь так хрупка. Все обиды, все споры — всё это кажется таким мелким перед лицом настоящей беды.
— Как ты думаешь, он… он выкарабкается? — спросил Максим, не отрывая глаз от дороги.
Катя положила руку ему на колено.
— Выкарабкается. Должен.
Они приехали в больницу как раз к началу посещений. Лидия Петровна сидела в коридоре, сгорбившись, маленькая и беспомощная. Увидев их, она вскочила, замерла.
— Вы приехали… — её голос дрожал. — Я… я не думала…
Максим шагнул вперёд, обнял мать. Та зарыдала у него на груди.
— Как папа? — спросил он.
— Врачи говорят, кризис миновал. Но… — она посмотрела на Катю, — он всё время спрашивает про вас.
Катя подошла, осторожно взяла свекровь за руку.
— Вы посидите здесь. Мы зайдём к нему.
Реанимация встретила их стерильным холодом. Иван Степанович лежал, опутанный трубками, но глаза его были открыты. Увидев сына, он попытался приподняться.
— Лежи, пап, — Максим подошёл, взял его руку — ту самую, что когда-то грохотала по столу. Теперь она была слабой и беззащитной.
— Сынок… — прошептал Иван Степанович. — Прости… старика.
Максим сжал его пальцы.
— Всё в порядке, пап. Главное — чтобы ты поправился.
Старик перевёл взгляд на Катю. В его глазах было столько боли и стыда…
— Катюш… простите нас. Мы… мы были неправы.
Катя подошла, положила руку поверх их соединённых рук.
— Ничего, Иван Степанович. Выздоравливайте. У вас скоро внук или внучка будет.
Глаза старика округлились. Он посмотрел на сына.
Максим кивнул, улыбнулся сквозь слёзы.
— Правда, пап. Так что собирайся с силами. Тебе ещё на рыбалку внука водить.
Иван Степанович закрыл глаза. По его щекам потекли слёзы.
— Спасибо… что приехали.
Когда они вышли, Лидия Петровна бросилась к ним.
— Всё будет хорошо, — сказал Максим. — Он боец.
Свекровь посмотрела на Катю, на её живот, потом неожиданно обняла её.
— Прости меня, дочка. Я была слепая дура.
Катя обняла её в ответ. В этот момент она вдруг поняла — вот оно, их настоящее примирение. Не на словах, а здесь, среди больничных стен, перед лицом самой смерти.
— Всё хорошо, — прошептала она. — Всё только начинается.
На улице светило осеннее солнце. Листья кружились в воздухе, как в детском калейдоскопе. Они стояли втроём — Максим, Катя и Лидия Петровна — и смотрели в это хрупкое осеннее небо. Впереди у них была долгая дорога. Дорога к дому. К их общему дому.
