— Я дал уже: школьную форму, обувь, лекарства. Но я не банк, не муж и не благотворительный фонд. — Он сделал паузу. — Мама, ты понимаешь, в чём суть? Помощь — это когда тебя просят. А с меня требуют. И если я отказываю, на меня навешивают ярлык предателя, эгоиста, бессердечного. Но мне, знаешь ли, тоже иногда тяжело. Просто я не драматизирую и не жалуюсь каждые три дня.
— Ну конечно. Умный, успешный, правильный. Один у меня идеальный, а вторая — балласт, да?
— Я не говорил так. Но ты почему-то всегда противопоставляешь нас. Всю жизнь. В детстве, когда ей разрешали всё, а мне нельзя было и слова сказать. В юности — когда она бросала учёбу, а я пахал, чтобы поступить. И теперь снова: мне — «ты обязан», ей — «тебе просто не повезло».
— Потому что ты сильнее. А она — тонкая, ранимая.
— Ага. Особенно когда орёт на продавца за неправильный цвет лаков.
Повисла тишина. Мать, похоже, не ожидала, что сын уже не мальчик, который всегда делал, как скажут.
— Мама, я вас люблю. И Ларису — по-своему тоже. Но, правда, я устал. Я не хочу жить с чувством вины за чужие ошибки. Пусть она взрослое решение принимает. Я всегда рядом, когда ей действительно тяжело. Но больше — по требованию — не буду. Прости.
Мать вздохнула. Тяжело. — Ты всё равно останешься моим сыном…
— Конечно, — мягко ответил Алексей. — И ты моей мамой. Но сыновство — это не пожизненный чек. Особенно если он каждый раз оказывается без срока годности.
Он положил трубку. Прислонился к спинке дивана. Где-то в комнате раздался сигнал — сообщение. Это была Лариса. «Ты мог бы быть человеком, а не жмотом. Ну ладно. Знаем мы теперь, кто ты такой»
Алексей смотрел на экран. Улыбнулся. Горько. Потом нажал «заблокировать».
