Кира прошла к шкафу и без церемоний вытащила два чемодана. Один был новенький, с биркой, второй — старый, облупленный, как сама идея жить с роднёй.
— У вас есть час на сборы. Не больше.
— Чего?! — Татьяна Васильевна вскочила, как ужаленная. — Ты нас выгоняешь?! Свою семью?!
— Именно, — Кира посмотрела в упор. — Я больше не позволю вам устраивать тут балаган. Хватит. Это моя жизнь, мои вещи и мои деньги. И хватит делать вид, будто я у вас на содержании. Я взрослый человек. И с мозгами, между прочим.
— Юра! — взвизгнула свекровь. — Ты чего молчишь?! Скажи ей, что мы остаёмся!
— Кира, ну может обсудим… — Юра поднялся с кровати, как будто вставал под расстрел.
— Обсудим? — Кира хмыкнула. — Три месяца обсуждали. Всё время, пока твоя мама хозяйничала у нас как генерал в казарме. Я больше не обсуждаю. Я действую. Либо вы оба уходите сейчас, либо я вызываю полицию. У меня есть полное право. Квартира моя. Бумажки — вон на столе. Хотите — звоните адвокату, он всё подтвердит.
— Ты ещё пожалеешь! Неблагодарная! Мы к тебе всей душой, а ты… — Татьяна Васильевна подхватила чемодан, как гранату.
— Всем сердцем, ага… — Кира усмехнулась. — Вы пришли как гости, а повели себя, как захватчики. Командовать, переделывать, тянуть одеяло на себя. Деньги взять — пожалуйста. Мою одежду выкинуть — легко. И даже продать мою квартиру пытались. Душой, говорите?.. Я вам не собачка с балкона. Это мой дом. Моя жизнь.
Юра стоял и растерянно смотрел то на жену, то на мать, как мальчик в магазине игрушек, где всё дорого и страшно.
— Ты тоже выметайся! — прошипела свекровь. — Не смей с этой… жить!
— Юра сам решит, — перебила Кира, устало. — Но если решит остаться — то по моим правилам. Мама твоя — за дверью. Указаний больше не будет. Ни от кого. Иначе… ты знаешь.
Татьяна Васильевна молча вылетела из комнаты. Чемодан грохотал по полу, как барабан на похоронах.
Юрий остался. Пять секунд постоял. Потом шагнул к двери.
— Кира… может… ну давай поговорим…
— Нечего говорить. Выбирай — либо я, либо мама.
— Но это же… как я могу выбрать? Это же мама…
— Вот и выбирай. Я тебе не ультиматум ставлю. Просто не хочу больше быть третьей в нашем браке.
Он помолчал, поперхнулся и всё-таки пошёл следом за матерью. Хлопнула дверь. Эхо гуляло по квартире, как будто даже оно не знало, что теперь будет.
Кира медленно опустилась на кровать. Руки тряслись, ноги гудели. Но внутри — будто разлился тёплый чай. Спокойно. Свободно. Страшно, конечно, но по-другому — по-человечески.
Через неделю Юрий всё-таки позвонил.
— Может, поговорим? Мама уже отошла, домой вернулась…
— Нет, Юра, — ответила она почти шёпотом. — Я тоже отошла. И поняла: мне не нужен рядом человек, который не способен меня защитить. Даже от собственной мамы.
— Мало. Любовь — это не смайлики в мессенджере. Это когда ты за меня, а не за неё. Забери вещи в выходные. Я подала на развод.
Она нажала «отбой» и подошла к окну. На улице кто-то курил и смеялся, а у неё внутри — тишина. Но спокойная. Как будто наконец выключили тревогу.
Три месяца. За эти три месяца она выучила главное — уважать себя. Даже если придётся остаться одной.
Телефон потом трещал от звонков. Родня активизировалась, как муравьи в сахарнице. Она молча кидала номера в чёрный список. Даже бывшую подругу удалила — та что-то там бубнила про «семью надо сохранять».
Первую ночь Кира не спала. Лежала и слушала, как в квартире скрипит, дышит, живёт — без командиров и нытья. А утром — проснулась и пошла пить кофе. Сама. Без «ты опять не так налила». Без «ты чего в этом выходишь на улицу». Без «ты думаешь только о себе».
Через месяц — замки новые. И сердце новое. Развод прошёл быстро — спасибо брачному договору. Юрий поворчал, поныл, но быстро сдулся. Видимо, жил-то не сам, а по команде.
Про свекровь она больше не слышала. Говорят, вернулась к мужу. Видимо, сыночек оказался не таким уж и надёжным якорем.
А Кира… Кира наконец вздохнула. И зажила.
В её доме теперь правила были её. И ни одна Татьяна Васильевна больше их не перепишет.
