— Так и есть. Моё. Не ваше. Не Алексея. А моё. И если вы думаете, что можно просто вломиться сюда и манипулировать, то… — Марина подалась вперёд и неожиданно для себя хлопнула ладонью по столу. — …вы выбрали не ту жертву.
Анна Сергеевна побледнела. Или разозлилась. Или у неё закончились аргументы.
— Алексей знает, что ты так со мной разговариваешь?
— Знает. Он вчера сам закрыл дверь, когда вы кричали по телефону, что я ведьма и квартирная хапуга. Я слышала, кстати. Сквозь стенку. И знаете, что он сказал? «Жена — главная».
Тишина. Только холодильник гудел, как прокурор на совещании.
— Ты погубишь его, Марина. Он у тебя стал… мягкий. Бабий подкаблучник. Где тот Лёша, который был до свадьбы?
— До свадьбы он просто не был рядом с вами. Вот и весь фокус. — усмехнулась Марина. — Вы его запугали, а я просто дала ему возможность быть собой.
— Ты меня ещё вспомнишь, девочка. Когда он уйдёт — ты останешься одна. И кому будет нужна твоя квартира, когда ты одна, с кошкой, в тапках?!
— Я без тапок, кстати. У нас тёплый пол. — Марина поднялась, демонстративно неся чашку к раковине. — А насчёт одиночества… Лучше быть одной в своей квартире, чем с чужими родственниками в комнате, где даже дышать нельзя.
Анна Сергеевна встала. Глубоко вздохнула. Папку забрала, пирожки оставила. Наверное, в качестве минного поля.
— Ты ещё пожалеешь, Марина. Я просто хотела помочь.
— Нет. Вы просто хотели контролировать. А между этими двумя вещами — пропасть.
Марина стояла у раковины, чашка в руке дрожала. Потому что страшно было всё равно. Хоть и уверена — правильно поступила. Она взяла телефон и написала Лёше:
«Твоя мама была. Бери пирожки, если выживем.»
Он ответил: «Ставь чайник. Я бегу.»
К вечеру в квартире пахло не пирожками, а лавандой. Марина, как могла, вывела дух Анны Сергеевны с поверхности стола, ручек дверей и подоконника, хотя уверенности не было — такие женщины оставляют след не только в воздухе, но и в психике.
Лёша пришёл быстро. Даже слишком — рубашка из-под куртки торчала, волосы будто он сушил не феном, а маршруткой. Пирожки он проигнорировал, хотя обычно ел их без угрызений совести. Видимо, почувствовал — сегодня они заряжены как минимум на истерику, максимум — на суд по выселению.
— Ты серьёзно ей сказала, что я сказал, что жена — главная? — спросил он, уже разуваясь.
— Ага. А что, не так? — Марина не смотрела, мыла чашку.
— Ну… так-то да. Просто я думал, это останется между нами.
— Она пришла не чай пить. Она пришла объявить осаду. Надо было действовать.
Он тяжело вздохнул. Вошёл в кухню, сел, не включая свет.
— Ты же знаешь, она такая не потому, что злая. Она просто…
— …не умеет проигрывать, — закончила Марина. — Я знаю. Только вот я тоже. А почему, по-твоему, я покупала эту квартиру? Чтобы вечно доказывать, что не обязана с кем-то делить территорию?
— Ну она не сразу хотела их сюда поселить. Сначала предложила ремонт сделать, там бы, мол, мастера пришли, ну… по документам, конечно, всё чисто, — он замялся. — Но ты же понимаешь…
— Нет. Не понимаю. Объясни.
Он молчал. Потом поднял глаза.
— Я подписал. Бумагу. О временной регистрации на троих. Без права собственности, просто «на время». Пока ты была в отпуске.
— Я думал, ты поймёшь. Я не знал, как тебе сказать. И мама… ну, она сказала, что это формальность.
