Дождь лил как из ведра, когда я припарковалась у здания суда. Сидела и разглядывала капли на лобовом стекле, оттягивая момент, когда придется выйти и встретиться с ним. На соседнее место с визгом тормозов влетел черный «Фольксваген». Я вздрогнула. Он всегда любил эффектные появления.
Господи, зачем я вообще согласилась на эту встречу до заседания? Нервы и так ни к черту, а тут еще это… Вздохнула, схватила сумку и вышла под дождь. Зонт остался дома — из головы вылетело совсем.
Петя уже стоял под козырьком, лоснящийся, выбритый, в новеньком костюме. Увидел меня, прищурился. Когда-то от этого прищура у меня коленки подкашивались, а сейчас просто тошнота подступила.
— Галка, вымокла вся. Зонт купить не судьба?
Я промолчала. Волосы прилипли к лицу, с плаща стекала вода. Достойный вид для женщины сорока лет. Ну и пусть. Неважно уже.
— Зря ты сюда пришла, — он придирчиво оглядел меня с головы до ног, как товар бракованный. — Всё равно суд примет мою сторону. В лучшем случае я тебе кое-что оставлю. В худшем… — он хмыкнул, — придётся искать, где жить.
Живот скрутило, как от удара. Где жить? Вот так просто — иди куда хочешь, хоть на улицу! А то, что пятнадцать лет назад мама сняла последние сбережения, чтобы мы квартиру эту купили? Что каждую комнату своими руками обустраивали? Для него это все пустой звук.
— Ничего не скажешь? — Петя подошел ближе, обдав запахом дорогущего парфюма. Подарок новой пассии, не иначе. С меня бы за такой флакон семь шкур спустил. — Ну и правильно. Говорить будут адвокаты. Мой, кстати, уверен в успехе.
Я смотрела на его лицо — такое знакомое и такое чужое. Кто этот человек? Когда он стал таким… или всегда был, а я просто не замечала?
— Я всё скажу там, — кивнула на здание суда, глотая ком в горле.
— Ой, Галочка… — Петька покачал головой и сделал то, что ненавижу больше всего — потрепал по щеке, будто дурочку какую-то. — Неужели ты думаешь, что у тебя есть шансы? Квартиру покупали вместе, мы в браке были, я за ремонт платил, за коммуналку. А ты что сделала? Так, по дому крутилась.
Руки сами сжались в кулаки. Вот, значит, как? «По дому крутилась»? А кто его рубашки гладил? Кто обеды готовил? Кто с его мамой возился, когда та болела? А сколько раз я свою зарплату учительницы до копейки в семью несла, когда у него в фирме «трудные времена» были?
— Или ты считаешь, что деньги твоей мамочки что-то значат? — голос его стал холодным, как этот октябрьский дождь. — Так вот, это был подарок. От любящей тёщи любимому зятю. И никто не докажет обратного.
Вот тут я чуть не рассмеялась. Вот это наглость! Мать моя, Анна Васильевна, всю жизнь копила, квартиру свою однушку продала, чтобы нам помочь. Но не подарила — одолжила! И расписку взяла, которую Петя, уверенный в своей неотразимости, подписал не глядя.
— Ты всё равно проиграешь, — бросил он, поворачиваясь к дверям.
А я стояла, глотая дождевую воду вперемешку с застрявшими где-то между сердцем и горлом словами. И вдруг поняла — я устала бояться. Устала прятаться за «мы же семья», «надо терпеть», «у всех так». Хватит.
Через стеклянные двери увидела знакомую фигуру — мой адвокат, Сан Саныч, невысокий, суетливый, но въедливый как клещ. Увидел меня, замахал рукой.
— Идёте? Уже начинается!
Я расправила плечи и шагнула внутрь, оставляя дождь и страх позади. Сегодня всё будет по-другому. Сегодня я буду бороться.
Зал суда оказался меньше, чем я представляла. Никаких высоких потолков и мраморных колонн — обычная комната с деревянными скамьями, казённым столом и портретом президента на стене. Только строгая женщина-судья в чёрной мантии придавала происходящему официальность.
А ещё — тишина. Гулкая, вязкая тишина, от которой звенело в ушах.
— Прошу всех встать, — объявила секретарь, и я поднялась, чувствуя, как подгибаются колени.
Петя сидел через проход от меня, с самодовольной ухмылкой на губах. Рядом — его адвокат, холёный мужчина с седыми висками и дорогим портфелем. Всем своим видом он будто говорил: «Это дело — пустая формальность».
