За окном моросил противный дождь, когда мы с Виктором подъехали к нотариальной конторе. Серое здание, серый день — такое ощущение, что сама природа предчувствовала, что сегодня всё пойдёт наперекосяк.
Я смотрела, как Виктор нервно барабанит пальцами по рулю, выключив двигатель.
— Ну что, идём? — спросил он, повернувшись ко мне. — Пора разобраться с этим наследством.
Я кивнула. Вроде ничего сложного — просто формальность. Отец умер три месяца назад, и вот, наконец-то документы готовы. Подписать — и можно спокойно жить дальше.
В приёмной пахло канцелярией и духами секретарши — молоденькой девочки с высоким хвостом и яркой помадой. Она мило улыбнулась:
— Нотариус вас ждёт. Проходите.
Кабинет оказался тесным, с высокими книжными шкафами. Нотариус Степан Аркадьевич, полноватый мужчина в очках с тонкой оправой, встал из-за стола.
— Анна Петровна, Виктор Сергеевич, рад вас видеть. Присаживайтесь. Документы уже готовы.
Сердце почему-то ёкнуло. У меня вдруг возникло дурацкое желание схватить Виктора за руку и выбежать отсюда. Но я взяла себя в руки и села в кресло. Виктор устроился рядом, немного подавшись вперёд — он всегда так делал, когда нервничал.
— Итак, — Степан Аркадьевич разложил перед нами бумаги, — завещание Петра Алексеевича Соколова, согласно которому дом по адресу… переходит в собственность дочери, Анны Петровны Соколовой, ныне Ковалёвой. Всё верно?
— Да, — кивнула я, чувствуя, как пересыхает во рту.
Виктор взял документы и начал их просматривать. Я видела, как его взгляд скользит по строчкам, замедляется, возвращается к началу. Его лицо сначала ничего не выражало, потом я заметила лёгкую морщинку между бровей, которая становилась всё глубже. Он перевернул страницу, потом ещё одну, снова вернулся к первой.
— Что-то не так? — спросила я, хотя прекрасно знала, в чём дело.
Виктор поднял на меня глаза, и меня как будто окатило холодной водой. Я никогда не видела у него такого взгляда — пустого и одновременно обжигающего.
— Это ошибка, — сказал он, обращаясь к нотариусу. Голос глухой, будто чужой. — Где моя доля? Здесь всё оформлено только на Анну.
У меня внутри всё оборвалось. Вот он, момент истины.
Нотариус откашлялся и снял очки, начал протирать их платочком — вечный жест человека, которому неловко.
— В завещании чётко указано, что дом полностью переходит к Анне Петровне. Таково было волеизъявление Петра Алексеевича.
Пауза. Тишина в кабинете стала густой, как кисель. Я физически чувствовала, как Виктор поворачивается ко мне, — медленно, будто в замедленной съёмке.
Два слова — а как удар под дых. В них столько всего: и обвинение, и недоверие, и боль, и гнев… Его глаза прожигали меня насквозь. Десять лет брака, а я никогда не видела в них такого выражения.
— Я… — начала я, но слова застряли в горле.
Конечно, знала. Папа сказал мне об этом ещё год назад, когда переписывал завещание. «Аня, этот дом — наш, родовой. Он должен принадлежать тебе и Павлуше, а не какому-то там второму мужу», — так он сказал. И я промолчала тогда, не стала спорить. Папа никогда особо не жаловал Виктора, хотя виду не подавал. Всегда держал дистанцию, всегда называл его «твой муж», а не по имени. И я… я позволяла этому продолжаться.
— Да, знала, — наконец выдавила я. — Папа так решил.
— И ты не подумала, что мне стоило бы знать? — в его словах звучала такая горечь, что у меня защипало в глазах.
— Я… я не думала, что это так важно, — солгала я. На самом деле я просто боялась этого разговора. Боялась его реакции. Боялась всего, что сейчас происходило.
Виктор хмыкнул и покачал головой.
— Десять лет, Анна. Десять лет я живу в этом доме. Чиню его, строю, плачу за него. А теперь оказывается, что я там… кто? Квартирант? Временный жилец?
Нотариус кашлянул, явно чувствуя себя неуютно.
— Может быть, вам стоит обсудить это дома? — предложил он. — Документы никуда не денутся, вы можете прийти на подписание позже.
— Нет уж, — отрезал Виктор, — давайте закончим с этим сейчас.
Он встал и отошёл к окну. За стёклами барабанил дождь, как будто подыгрывая настроению.
Руки дрожали, когда я брала ручку. Вот она, бумага, которая должна была принести спокойствие и уверенность, а принесла только боль. Я подписывала страницу за страницей, чувствуя, как с каждой подписью между нами вырастает стена. Высокая, неприступная стена из недоверия и обиды.
Когда всё было закончено, Виктор молча вышел из кабинета. Я поспешила за ним, пытаясь придумать, что сказать, как всё объяснить. В коридоре он остановился, всё так же не глядя на меня.
— Поехали домой, — сказал он безжизненным голосом. — Нам нужно поговорить.
И тут я поняла, что дальше будет только хуже. Гораздо хуже, чем я могла себе представить.
Дождь усилился к тому времени, как мы подъехали к дому. Виктор припарковал машину резче обычного. Всю дорогу он молчал, крепко стиснув зубы, а я не решалась заговорить. Что тут скажешь? «Прости, что не сказала правду»? «Я не думала, что для тебя это так важно»? Любая фраза звучала бы фальшиво.
С крыльца на нас пахнуло теплом. Этот дом помнил меня ещё ребёнком, видел, как я росла, выходила замуж — в первый раз и во второй, как родился Павел… И все эти годы Виктор вкладывал в него душу. Новый котёл, когда старый сломался в лютый мороз. Крыша, которую он перекрыл собственными руками. Веранда, пристроенная три года назад…
Мы разделись молча. Из гостиной донеслась музыка — Павел был дома.
— Привет, мам! — он выглянул из комнаты. Мой сын, почти копия своего отца — те же серые глаза, тот же упрямый подбородок. — О, и тебе привет, Витя! Как дела у нотариуса?
Виктор только хмыкнул и прошёл мимо, скинув ботинки.
В его походке было что-то непривычное — обычно уверенная, сейчас она казалась дёрганой. Виктор прошёл в гостиную, бросил куртку на стул — он, всегда такой аккуратный, сейчас будто нарочно нарушал домашние правила.
Я поспешила на кухню. Руки сами потянулись к чайнику — старая привычка заваривать чай в трудные минуты. Будто горячий напиток может решить все проблемы.
