— Мам, что случилось? — Павел зашёл за мной. — Вы какие-то странные.
В кухню вошёл Виктор. Замер у холодильника, обвёл взглядом стены, словно видел их впервые.
— Десять лет, Анна, — он резко повернулся ко мне. — Десять чёртовых лет я жил здесь. Помнишь, когда мы только поженились? Крыша текла, забор падал, котёл дышал на ладан. Кто всё это делал? Я. На свои деньги, своими руками. И что теперь? Я просто… квартирант?
Его голос звенел от обиды.
— Виктор, всё не так… — начала я.
— А как? — он сделал шаг ко мне. — Почему ты мне не сказала? Почему скрыла, что дом только твой?
Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела.
— Это был дом моего деда, — раздался голос Павла.
Он стоял в дверях, скрестив руки на груди. В свои двадцать пять он выглядел уже совсем взрослым мужчиной.
— Паш, не сейчас, пожалуйста, — взмолилась я.
— А когда? — пожал плечами сын. — Всё правильно дед сделал. Это наш родовой дом, здесь жили ещё его родители. Он должен остаться в семье.
— А я, по-твоему, не семья? — Виктор резко развернулся к пасынку. Его голос стал ниже, опаснее. — Я что, с улицы пришёл? Десять лет живу с твоей матерью, плачу за этот дом, чиню его. Ты считаешь, что я не имею права хоть на что-то?
Павел не отвёл взгляд — упрямство, фамильная черта Соколовых.
— Да, считаю, — отчеканил он. — Ты здесь никто. Просто мамин муж.
— Павел! — я в ужасе уставилась на сына.
— А что, разве не так? — он пожал плечами. — Дед всегда говорил: наш дом — только наш. Не для чужаков.
— Чужаков?! — Виктор дёрнулся, словно от удара. — Ну спасибо! Десять лет жизни коту под хвост.
Я в отчаянии всплеснула руками:
— Хватит! Виктор, я понимаю, что ты чувствуешь…
— Нет, не понимаешь! — он сорвался на крик. Никогда раньше он не кричал на меня. — Если бы понимала, то сказала бы мне правду! А ты что сделала? Промолчала! Оставила меня в дураках!
Чайник на плите засвистел, но никто не обратил на него внимания.
— Я не хотела тебя обидеть, — сказала я тихо. — Просто так получилось…
— Так получилось? — Виктор горько усмехнулся. — Ничего просто так не получается, Анна. Ты сознательно скрыла от меня правду. Знаешь, почему? Потому что где-то в глубине души ты тоже считаешь меня чужаком. Временным. Не своим.
— Неправда! — я чуть не плакала.
— Правда, — он ткнул пальцем в стену, где висели фотографии. — Посмотри сама. Вот твои фото с первым мужем — на самом видном месте. Вот Павел маленький. А где мы с тобой? В углу, сбоку, как будто между прочим. Всё символично, Анна!
— Не говори глупостей! — я потянулась к его руке, но он отстранился.
— Это не глупости. Я десять лет был на вторых ролях, а теперь вижу это особенно ясно. Тебе нужен был кто-то, кто будет платить по счетам, чинить крышу и не задавать лишних вопросов.
Павел шагнул между нами:
— Послушай, Виктор, у тебя же есть квартира в городе. Зачем тебе часть нашего дома?
— Заткнись, — процедил Виктор сквозь зубы. — Просто заткнись, пока я не сказал лишнего.
— Да пожалуйста, говори, — Павел вызывающе задрал подбородок. — Что ты мне сделаешь?
— Павел, прекрати! — я схватила сына за руку. — Уйди, пожалуйста. Нам нужно поговорить с Виктором.
— А тебе не кажется, что уже поздно разговаривать? — Виктор смотрел на меня с такой горечью, что внутри всё сжималось. — Десять лет ты молчала. Десять лет я думал, что мы семья. А теперь выясняется, что я здесь чужой!
— Наконец-то до тебя дошло.
— Сын! — я повысила голос.
Но было поздно. Виктор побледнел так, что даже губы стали белыми. Он сжал кулаки, и я испугалась, что он сейчас ударит Павла. Но нет. Он просто развернулся и вышел из кухни. Через мгновение я услышала, как хлопнула дверь спальни.
— Зачем ты это сделал? — я повернулась к сыну. — Зачем ты его спровоцировал?
— Это жестокая правда, — мой голос дрожал. — Виктор десять лет был нам хорошим мужем и отчимом. Он не заслужил такого отношения.
— Дед был прав, — упрямо сказал Павел. — Этот дом наш. Семейный.
— Нет, — Павел покачал головой. — Он твой муж, но не моя семья. Моя семья — это ты и память об отце.
Я молча смотрела на сына и вдруг поняла, что сама виновата. Все эти годы я допускала, чтобы отец настраивал Павла против Виктора. Все эти разговоры о «нашем, родовом», все эти «чужакам тут не место»… И я молчала, не хотела конфликтов. А теперь получила намного хуже.
За окном сгущались сумерки. Я выключила наконец свистящий чайник и опустилась на стул. Внутри была пустота. Кажется, я сегодня разрушила собственную семью.
Всю ночь я проворочалась без сна. Сердце ныло, в голове крутились обрывки вчерашнего разговора. Как же всё нелепо вышло… Правду говорят — хочешь всё испортить, просто промолчи. Я столько лет молчала, а теперь расплачиваюсь.
Виктор впервые за десять лет нашей жизни лёг в гостевой. Я несколько раз подходила к двери, но так и не решилась постучать. Что сказать? Какими словами всё исправить?
Утром я плеснула себе кофе. Руки дрожали, и часть пролилась на стол. Да и чёрт с ним. Отпила глоток — горький, как моя жизнь сейчас.
Наверху что-то стукнуло. Я поднялась по скрипучей лестнице — Витя всё обещал починить третью ступеньку, да всё руки не доходили…
Он был в нашей спальне. Достал с антресолей потрёпанный чемодан — тот самый, с которым мы ездили в Крым. Тогда ещё шутили, что у чемодана такой же шрам на боку, как у Вити на колене. «Два бойца», — смеялся он.
Сейчас Виктор не смеялся. Лицо осунулось, под глазами тени. Он кинул чемодан на кровать и принялся методично выкладывать в него рубашки из шкафа.
— Витя, — только и смогла выдавить я.
— Я ухожу, Ань, — сказал он, не оборачиваясь. — Так будет лучше для всех.
— Лучше? — мой голос сорвался. — Как это может быть лучше?
Он покачал головой, доставая из ящика носки.
— Знаешь, я всю ночь думал. И понял — я здесь лишний. Всегда был. Только не хотел этого видеть.
— Витя, неправда! — я шагнула к нему. — Ты же моя семья!
— Семья? — он наконец повернулся, и я ахнула про себя — таким постаревшим он выглядел. — Семья не скрывает друг от друга такие вещи, Аня. Семья — это доверие.
Он отвернулся к комоду, выдвинул ящик. Стал перебирать документы, какие-то бумаги.
