— Передаёте по доброй воле? — уточнила Наталья Борисовна.
— По очень доброй, — улыбнулась Анна. — По той самой, которую во мне сочли недостаточной.
Вадим узнал всё в воскресенье вечером. Он зашёл в прихожую, стянул куртку и увидел Ленины сапоги у порога.
— Гости? — недовольно спросил он.
— Подруга. Ты ж её любишь. Она теперь моя официальная страховка. Ну, в смысле — владелец квартиры. Я передала ей по дарственной. Обратной силы не имеет. А жить я здесь могу, сколько пожелаю. И никто мне больше не угрожает детским кашлем и чужими паспортами.
— Ты… — он замер. — Ты оформила это за моей спиной?
— А когда ты с мамой и Алёной обсуждали, как «временно» сюда прописать четверых, ты мне сообщил? Или решил, что я мебель, и мне не обязательно знать?
— Анна, ты с ума сошла. Это наша с тобой жизнь. Наша квартира…
— Моя. И теперь — Ленина. Ты можешь меня поздравить. Я сделала первый шаг к спокойствию.
Он сел на табурет, как будто в него попала молния.
— Ты хочешь сказать… если я сейчас уйду… я уже не могу вернуться как муж?
— Ты можешь вернуться. Только не как командир. Ни ты, ни твоя мама, ни её армия.
— Зачем ты это сделала?
— Чтобы не повторить ошибок бабушки. Она всю жизнь прогибалась, «ради семьи». А в итоге умерла одна. Знаешь, что она мне сказала в последний месяц?
— «Не дай им забрать у тебя ни свободу, ни крышу над головой. А то сама станешь тенью в чужом доме.»
В понедельник Анна приехала в школу и услышала, как две коллеги обсуждают её:
— А ты слышала, у Анны-то квартира теперь на подругу оформлена. Прямо отдала. Видать, у них там всё…
— Да ладно, серьёзно?
— Серьёзно. Сама Лариса Павловна звонила. Плакала в трубку, что «эта змея выгнала сына и спасла квадратные метры».
Анна мимо них прошла, будто не слышала. Хотя каждая фраза резала. Но она знала: цена спокойствия всегда высока. И сплетни — это ещё дёшево.
Вечером Вадим снова пришёл.
— Можно я просто побуду здесь немного? — устало спросил он. — Мне сейчас негде…
— Ты хочешь остаться ночевать?
Он кивнул. Она кивнула в ответ.
— На диване. Одеяло в шкафу. Утром уходи пораньше. Я не готова к утренним репризам твоей мамы.
Он не стал спорить. Разделся молча, пошёл в комнату. Анна наливала чай и думала:
А ведь раньше он знал, какой сахар я кладу. Теперь не спросил. И слава Богу.
На следующее утро он всё-таки не ушёл пораньше. В дверь позвонили, и Анна уже знала, кто там.
Лариса Павловна вошла, как будто у неё ключи. Увидела сына в майке и с полотенцем.
— А, так ты ещё и ночуешь тут? — она сузила глаза. — Ну, раз тебя не выгнали, значит, ещё не всё потеряно. Анна, я всё понимаю, ты обиделась…
— Я не обиделась. Я защитилась.
— Ну ты ж не враг детям, правда? Дай временную регистрацию, ну хоть на год…
— Вы не поняли. Я — не собственник. Хотите регистрации — идите к Лене.
— К Лене?! — взвизгнула Лариса Павловна. — Ты оформила свою квартиру на чужую женщину?!
— Удивительно, да? А теперь считайте: сколько людей от меня ничего не получили. Списывайтесь в очередь.
Лариса Павловна бросилась к сыну:
— Вадим! Ты что, это допустил?
— А ты хотела, чтобы я сел ей на шею и велел сделать, как ты сказала? — зло ответил он. — Она, между прочим, первая в этой семье, кто взял и сделал что-то без нытья. Может, это я должен у неё учиться?
Лариса Павловна на секунду застыла. Потом резко повернулась и ушла. Тапки она не поставила аккуратно. Просто пнула в угол.
Когда тишина снова воцарилась, Вадим подошёл к Анне.
— За всё, что позволил. За то, что молчал. За то, что не поддержал.
Она смотрела в чашку.
— Знаешь, — сказала она, — я не хочу больше быть женой на вынос. Хочу быть собой. Без ложных ожиданий и давления.
— А может, начнём заново?
— Нет, Вадим. Мы уже начали заново. Только ты теперь — в гостях.
Прошло три недели. Анна жила спокойно. Даже слишком.
Она не слышала звонков от Ларисы Павловны, Вадим больше не приходил. Только по вечерам заходила Лена — то чай попить, то документы принести, то просто помолчать рядом. Они сидели в кухне с облезлыми стенами и смеялись над тем, как дважды разведённая Лена и одинокая, но решительная Анна оказались «владельцами» одной и той же квартиры.
