— Мы с тобой хуже, чем ЗАГС, — шутила Лена. — Тут уже не «пока смерть не разлучит», а «пока кадастровая стоимость не взорвёт».
Анна смеялась, но внутри росла тревожная пустота. Она знала: буря ещё не прошла. Просто затишье. Ненадолго.
Однажды вечером, когда Анна пришла с работы — с тяжёлой сумкой, с мокрыми сапогами, уставшая и промокшая — она обнаружила в дверях свою родную сестру, Ингу.
— Опа, семейный подряд? — пробурчала Анна, открывая дверь. — Мама сдала координаты?
— Ань, — Инга смотрела с жалостью, — ты что творишь?
— Ты мне скажи, с чего ты вообще здесь?
— Мне Вадим позвонил. Сказал, ты квартиру на чужую тётку переписала. Мол, у тебя нервный срыв. Что ты не ешь, не спишь, подозрительная, агрессивная.
— А, ясно. Значит, теперь я — сумасшедшая. А они — просто добрые.
— Ань, тебе правда помощь не нужна?
— Нужна. Чтобы меня перестали считать дурой. Это вообще лечится?
— Ну ты же понимаешь, что дарственная — это перебор.
— Инга, перебор — это когда ко мне ломятся с четырьмя детьми и требуют прописки, потому что я «семья». Это не перебор?
Инга замолчала. Они зашли в кухню, где всё было по-прежнему. Даже чайник тот же, с обломанной ручкой.
— Знаешь, — тихо сказала Анна, — я не одна в этой ситуации виновата. Мы все играем в хороших. А потом оказывается, что кто-то просто использует твою порядочность. Я решила — хватит.
Инга кивнула. Она понимала. Но что-то в глазах у неё щёлкнуло. Видимо, она увидела — Анна уже другая. Не та, что бегала по нотариусам с трясущимися руками. Теперь — спокойная, сосредоточенная, крепкая.
Через неделю пришло письмо. Из суда.
«Иск о признании договора дарения ничтожным. Истец — Вадим Игоревич Карпухин.»
Анна даже не удивилась. Просто разлила себе чай.
Ну вот и началось, как по часам.
В суде они встретились впервые за месяц. Вадим сидел с адвокатом, что-то шептал. Лариса Павловна — позади, в леопардовой кофте, с лицом «давайте уже, дочка, верни всё обратно».
— Анна Владимировна, — сказал судья, — вы осознавали последствия заключения дарственной?
— Осознавала, — спокойно ответила она. — Более того, я это инициировала. Без принуждения. И не с родственником, чтобы избежать давления.
— Защитить собственность от притязаний со стороны семьи мужа. Бывшего.
— Но ведь вы состояли в браке?
— В браке. Но квартира была получена до брака, по наследству. Полная моя собственность. Юридически — без вопросов. Морально — давайте не будем врать, ваш суд этого не оценивает.
Судья промолчал. Адвокат Вадима попытался возразить:
— Мы полагаем, что сделка носит притворный характер. Истинной целью был уход от возможных обязательств перед семьёй истца…
— То есть, уход от обязательства содержать чужих мне детей? Интересный подход.
Суд длился полтора часа. В конце Вадим попросил слово:
— Я не хотел скандала, я просто… я не знал, как с этим жить. Меня оттолкнули. Я был не готов.
Анна подняла глаза и впервые за всё время посмотрела прямо в его лицо.
— А я была. Всю жизнь готова. Сначала к компромиссам. Потом — к измене. Потом — к родне, которая живёт за счёт «своих». А теперь — к одиночеству. Только я его выбираю сама. А не получаю как награду за верность.
Суд встал на сторону Анны. Иск был отклонён. Сделка признана действительной. Вадим и его адвокат вышли молча. Лариса Павловна осталась, чтобы «поговорить».
— Я думала, ты у меня умная, — шипела она. — А ты просто мстишь.
— Месть — это если бы я вашу Алёну с детьми в подвал переселила. А я просто убрала себя с линии огня.
— Угу. И даже не пожалела бензина.
Вечером Лена принесла шампанское. Они сидели в старой кухне, пили из бокалов с отбитыми краями.
— Ну что, ты теперь свободная женщина?
— Я теперь женщина с пропиской и полной тишиной.
— Будешь кого-нибудь искать?
— Пусть теперь они ищут. А я — чайник поставлю.
На следующее утро, когда Лариса Павловна всё-таки позвонила Вадиму с плачем: «Сынок, она с ума сошла! Она вообще одна будет теперь! Никому не нужная!» Вадим ответил впервые чётко:
— Мама, она нужная. Себе. И этого достаточно.
