— Ты опять? — голос Маргариты дрогнул, как старое железо в мороз. Она посмотрела на экран телефона, перекатила глазами и медленно нажала на зелёную трубку. — Алло, Галина Петровна…
— Марусенька, дорогая, ты знаешь, у меня тут потолок в ванной течёт! А ты всё в своём ателье, как будто я тебе не родня! Это я, между прочим, твой второй дом, — звонко, как кастрюля на кафеле, раздался голос свекрови.
Маргарита уставилась в окно на суетливых людей внизу. Кто-то торопился в магазин с авоськой, кто-то ругался у стоянки — жизнь, как всегда, бежала, только не в ту сторону.
— Потолок? У вас же два месяца назад делали ремонт. Мы с Витей…
— Это ВЫ с Витей. — Голос свекрови стал таким холодным, что мог бы заморозить борщ на расстоянии. — А что до ремонта — так вы мне дешёвых рабочих нашли, вот и результат. Надо было по-человечески, как у людей.
— Я тебе двадцать тысяч давала! — Маргарита вскочила со стула, не веря своим ушам. — Из своих! Ты просила — я нашла, я заплатила!
— Ну и что, что ты платила? Ты ж в семье. Деньги — это ж не главное, главное — забота, внимание. А ты всё о своих тряпках думаешь. Ателье, поди, важнее старого человека?
Маргарита прикусила губу. Она знала, что скажет дальше — и уже заранее злилась на себя за то, что не смогла промолчать:
— А ты когда мне звонишь, хоть раз спрашиваешь, как у меня дела? Как бизнес? Как я вообще?
— У тебя всё хорошо, — отрезала свекровь. — У тебя же ателье.
Это была точка. Маленькая, ядовитая точка в конце длинного предложения, ползущего уже пятнадцать лет.
Она положила трубку. Просто и резко, как рубят верёвку, когда надо кого-то сбросить с лодки. Села обратно на стул, достала из сумки анальгин — и только потом поняла, что руки у неё дрожат.
В кухню зашёл Виктор. В тренировочных штанах и с кружкой кофе, как будто он по воскресеньям спасает мир одним дыханием. Он потянулся, почесал бок и, не глядя на жену, пробормотал:
— Мама звонила. У неё там что-то с потолком. Ты поможешь?
— Уже поговорили, — сухо сказала Маргарита. — Денег у меня нет. Все ушли на новые машинки в ателье.
— Ну да, конечно. Машинки. А мама пусть сидит с тазом на голове?
— Витя, — она посмотрела на него прямо, не отводя взгляда. — Может, ты сам хоть раз ей поможешь? Или я у вас тут сантехник на подработке?
Он сделал глоток кофе, сел за стол. Посмотрел в окно, как будто там был выход. Его «временное молчание» она знала наизусть: он сейчас досчитает до пяти, а потом скажет что-нибудь обидное, но не напрямую. Чтобы можно было прикинуться: «Ну я ж не это имел в виду».
— Рит, — начал он с вкрадчивым сочувствием, которое всегда предшествовало буре. — Я просто не понимаю. Ты же раньше была… ну, другой. Доброй. Понимающей. Тебя будто подменили.
— Нет, Вить. Меня не подменили. Я просто устала. И я не собираюсь снова откладывать свои мечты, чтобы твоя мама могла в очередной раз перекрасить ванну.
Он поставил кружку на стол с таким звуком, будто это была финальная ставка в покере.
— Это не мечты. Это какая-то мания. Ты пашешь, как проклятая, с утра до ночи. На себя. Всё на себя. Не на семью.
— А я, по-твоему, не семья? — Она прижала ладонь к груди. — Я что — бухгалтер в вашей семейной фирме, или всё-таки человек?
— Ну, если бы ты была чуть мягче… — начал он, но осёкся. Потому что она уже встала.
— Вот именно. Если бы я. Вечно «если бы я». Никогда — «если бы мы». Ни разу — «а давай я». Только «ты должна». Я вам ничем не должна, Витя. Ни тебе, ни твоей матери.
Он встал, подошёл к ней, взял за плечи. Сначала мягко, потом чуть крепче.
— Не заводись. Ты же знаешь, она старая. Ей тяжело. И я между двух огней — ты меня ставишь в неудобное положение.
