Февральский вечер выдался промозглым. Я тащилась с работы, думая только о горячем чае и тёплых тапочках. В подъезде пахло кошками и чьей-то капустой — обычный запах нашей девятиэтажки. Почтовый ящик открылся со скрипом. Реклама, квитанции... и жёлтый конверт.
Мировой суд. Эти два слова ударили под дых. Руки задрожали, когда рвала бумагу. Исковое заявление. Истец — Светлана Петровна Кузнецова. Это я. Ответчик — Юрий Михайлович Кузнецов. Мой бывший муж.
Читаю требования и ничего не понимаю. Взыскать алименты на содержание? Какие алименты, если сыну двадцать восемь лет? Признать право на долю в квартире? Но квартира моя, родительская ещё...
Села прямо на ступеньки. Соседка с третьего этажа прошла мимо, покосилась — наверное, подумала, выпила. А у меня в голове каша. Может, я правда что-то подписывала? После развода столько бумаг было... Нет, не помню такого.
Поднялась домой на ватных ногах. Юрка сидел на кухне, пил мой чай из моей любимой кружки с котиками. После развода он так и остался прописан — некуда было деваться, да и сын просил не выгонять отца.
— Привет, — буркнул он, не отрываясь от телефона. — Суп в холодильнике, я разогревал.
Положила конверт на стол. Он глянул мельком и снова уткнулся в экран.
— А, повестка пришла? Ну вот, быстро работают. Не переживай, всё нормально будет.
— В смысле нормально? Я подаю на тебя в суд? Я?!
Он пожал плечами, отхлебнул чай:
— Света, ну мы же договаривались. Для галочки всё. Потом заберёшь заявление.
Договаривались? Когда? О чём? В висках застучало. Хотелось закричать, но голос пропал. Просто стояла и смотрела, как он спокойно доедает мой ужин, в моей кухне, обсуждая мой иск, о котором я впервые слышу.
Два листа вместо одного
Ночь прошла без сна. Перерыла все документы в доме. В старой папке с надписью "Важное" нашла ту самую доверенность. Неделю назад Юрка попросил сходить к нотариусу — якобы для перерасчёта коммуналки нужна была моя подпись.
— Свет, ну ты же знаешь, какая я канитель с этими управляющими компаниями, — говорил он тогда.  (продолжение в статье)  
   
       — Значит, снова к отцу? — Виктория поджала губы, разглядывая дочь. — И надолго в этот раз?
Кира молча складывала учебники в рюкзак, стараясь не поднимать глаз. Она знала — стоит посмотреть на мать, и начнется очередной скандал.
— Я спрашиваю — надолго? — В голосе Виктории зазвенел металл. — Может, совсем к нему переедешь?
Только не заплакать. Только не сейчас.
— На выходные, — тихо ответила Кира, застегивая рюкзак. — Папа обещал сводить меня на выставку.
Мать резко развернулась, с грохотом поставила чашку на стол.
— Конечно, конечно! Он у нас теперь добренький — и на выставки водит, и подарки дарит. А где он был, когда ты болела? Когда в школе проблемы были?
Кира наконец подняла глаза:
— Мам, ну перестань. Ты же знаешь — у папы был сложный период на работе...
— Сложный период! — Виктория всплеснула руками. — У всех сложные периоды. А я, значит, должна одна тянуть... А эта его... — она осеклась.
— Татьяна, — спокойно сказала Кира. — Ее зовут Татьяна Николаевна.
— Да хоть королева английская! Небось опять будет делать вид, что ты ей как родная дочь?
Кира промолчала. Что толку объяснять матери, что Татьяна, новая жена отца, никогда не притворялась и не изображала из себя любящую мачеху. Наоборот — она всегда держалась отстраненно, с холодной вежливостью. По крайней мере, при отце.
Телефон в кармане завибрировал. Наверное, папа уже подъехал.
— Мне пора, — Кира закинула рюкзак на плечо. — Вернусь в воскресенье вечером.
— Постой, — вдруг тихо сказала мать. — Кира, доча... Может, не надо? Давай лучше с тобой в кино сходим? Или к тете Свете поедем?
Опять начинается. Сначала крики, потом уговоры.
— Мам, мы же договорились. Я обещала папе.
— Ну и что? — В голосе матери появились просительные нотки. — Позвони, скажи, что заболела. Или что уроков много задали...
— Пока, мам, — Кира быстро чмокнула мать в щеку и выскочила в прихожую. — До воскресенья!
Хлопнула входная дверь. Кира буквально слетела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Только бы мать не побежала следом, не устроила сцену во дворе...
Папина машина стояла у подъезда. Кира нырнула на заднее сиденье, пробормотала: "Привет" — и сразу уткнулась в телефон, делая вид, что переписывается с кем-то. На самом деле просто листала ленту в соцсетях, давая отцу и Татьяне возможность сделать вид, что не замечают ее красных глаз и дрожащих рук.
— Все нормально? — все-таки спросил отец, выруливая со двора.
— Да, пап. Все как обычно.
Татьяна, сидевшая впереди, чуть повернула голову:
— Может, стоит поговорить с Викторией? Объяснить, что...
— Не стоит, — перебила Кира. — Правда, Тань. Только хуже будет.
Татьяна пожала плечами и отвернулась к окну. Кира поймала в зеркале заднего вида взгляд отца — встревоженный, виноватый. Попыталась улыбнуться — мол, все в порядке, не переживай.
Вечер пятницы. Впереди два дня, когда можно просто быть дома. Просто дочкой. Без этого вечного "а почему ты не с матерью?"
Если бы еще Татьяна действительно была такой понимающей, какой старается казаться при отце...
Машина петляла по вечерним улицам. Кира рассеянно смотрела в окно, вспоминая, как все началось. Три года назад, когда отец впервые привел Татьяну в дом...
Она была красивой — этого не отнимешь. Высокая, стройная, с безупречной осанкой и точеными чертами лица. Светлые волосы всегда уложены волосок к волоску, макияж безупречен, маникюр идеален. Настоящая бизнес-леди, как она сама себя называла.
Кира помнила, как Татьяна осматривала квартиру — цепким, оценивающим взглядом.  (продолжение в статье)  
   
       Галина стояла у окна на кухне и мыла кружку. За окном серел март — не зима уже, но и не весна. Мокрый снег, слякоть, и крики ворон во дворе. Она мыла не спеша, тщательно, пока не скрипнуло под пальцами стекло. Сняла резиновые перчатки, отжала. Подумала: надо бы купить новые, эти уже воняют хлоркой, хоть выкинь.
В зале из телевизора гремел боевик. Алексей любил, когда было громко. «Чтоб слышать, что происходит», — объяснял.
С тех пор как она переехала, он каждый вечер смотрел кино: сначала новостной блок, потом «мужское кино» на каком-то канале, где вечно взрывы, погони и перекошенные от боли лица.
Раньше Галина думала, что будет хорошо. Вдвоём, спокойно. Не рай, конечно, но хотя бы не на съёмной, где слышно, как соседка кашляет через стенку.
Алексей предложил переезд как-то между делом. Они встречались месяца два. Он подвёз её после работы, они посидели в кафе, выпили по бокалу дешёвого вина, и он вдруг сказал:
— Чего тебе по углам мотаться? Переезжай ко мне. Трёшка от бабки осталась, места хватит.
Сказал не глядя, будто проговаривая мысль, к которой пришёл давно. Галина тогда кивнула, тоже будто между прочим. Но внутри всё стучало: страх, радость, и какая-то нелепая гордость. Как будто её выбрали.
Переезд занял два дня. Привезла только нужное — одежду, постельное, фен. Алексей сказал: «Не тащи весь хлам. Тут и так всё есть». Она не возражала. Старые книги оставила племяннице, посуду отнесла на помойку. Всё казалось новым, начавшимся.
Первые недели прошли спокойно. Она варила супы, жарила котлеты, гладила его рубашки. Он приносил продукты, вечером смотрели вместе телевизор. Иногда даже смеялись.
Он называл её Галькой — просто, без нежности, но и без насмешки. Она привыкла. Просыпались рано, он уезжал на склад, она — в поликлинику. Вечером он любил говорить: «Ну что, хозяйка, чем порадуешь?» И она радовалась. Хоть и уставала.
Потом началось. С мелочей. Он однажды сказал, отодвигая тарелку:
— Солишь, как будто врагов кормишь.
— Ну не сахар же. Поменьше клади.
Она сжалась. На следующий день сварила постный суп, он поковырялся ложкой:
— Пресно, как у бабки в больничке.
И дальше — всё чаще. «Ты бы хоть подтянулась. Женщина должна следить за собой». Она попробовала купить новый халат — не с цветочками, как обычно, а с поясом, на запах. Он сказал:
— Чего вырядилась? Тебя на рынке за это бы ещё и обсмеяли.
Но злился не только он.  (продолжение в статье)  
  