— Всё это — моё. Мой труд, мои страдания. И я не готова просто так отдать двадцать пять миллионов… Даже ради вас.
Ваня тяжело опустился на стул и опустил голову на стол:
— Я не знал, что всё настолько… важно. И тяжело.
— Я тоже не знала. Пока не столкнулась с этой суммой. Двадцать пять миллионов…
Вечером, возвращаясь домой, я вдруг почувствовала, что что-то во мне изменилось навсегда. Я больше не могла жить только ради чужого благополучия. Я — не просто чужой долг и не список требований. Я — человек, имеющий право на счастье и право на ошибку. *** После памятного кухонного разговора, третья ночь не принесла сна. Звуки дождя, словно перешептывание, и необъяснимые ночные трели казались явными, даже если их не было. Вопрос не покидал головы: что мне надлежит предпринять и почему эта ноша возложена на мои плечи? Не потеряю ли я себя, разделив свой мир на части? Эти злополучные миллионы давили, как огромная люстра над сценой, чуждая и угрожающая.
Утром застала свекровь за её любимым занятием — уходом за старинными чашками, с той же неутолимой страстью, с какой она стремилась контролировать чужие жизни. Я промолчала. Она бросила на меня взгляд исподтишка:
— У тебя сегодня планы?
— Как обычно, — ответила я. Внутри будто тикали часы, отсчитывая упущенное время, а решение все еще не принято.
В прихожей Ваня переминался с ноги на ногу, как испуганный кот. Он был особенно тщательно причесан, и даже надел свою лучшую синюю рубашку.
— Подвезти тебя? — тихо спросил он.
В дороге Ваня молчал, лишь изредка поглядывал на мелькающие за окном пейзажи.
— Марфа, — наконец выдохнул он, — они всегда найдут способ взять новые кредиты, если захотят. Если ты отдашь все сейчас, завтра появится что-то еще… Мне кажется, должна быть черта, которую нельзя переступать. Я бы и сам… но почему-то всегда позволял им манипулировать моей жизнью, и твоей тоже…
В офисе царила привычная атмосфера: тусклый свет, вчерашний чай, разговоры коллег и звонки поставщиков — кипела обычная жизнь.
Я села за компьютер, но не для работы, а чтобы обдумать последствия своего выбора.
Тут же зазвонил телефон. Это была свекровь.
— Ну что? — она не любила ждать. — Мне нужно сегодня узнать у юриста. Им нужны гарантии! Марфа… Мы все поймем, если ты откажешься. Просто поймем…
— Я не могу сейчас говорить, — отрезала я, — мне нужно время. День. Неделя.
— Неделя? — возмутилась она. — А если завтра будет суд? А если нас выгонят на улицу, а Ваня обвинит тебя в предательстве?!
— А Ваня? — устало спросила я. — Ты уверена, что его любовь измеряется только деньгами?
Весь день я была как в бреду, метаясь между работой и мыслями. Каждая минута казалась то глотком холодной воды, то обжигающим кипятком.
Поздно вечером, в полумраке, дверь тихонько отворилась.
Ваня вошел осторожно, словно боялся потревожить меня лишним словом.
— Я говорил с отцом, — сказал он после долгой паузы. — Спросил его: «Пап, если бы не было Марфы, что бы вы делали?» Сначала он отнекивался, но потом сказал: «Было бы хуже. Но мы бы справились».
— Ну и отлично, — сказала я. — Все всегда справляются. А бизнес — это не дом и не скот. Я и так едва держусь. Если его продать, через год не останется и воспоминаний. Просто двадцать пять миллионов — чье-то прошлое, а мое настоящее… ничего.
— Я не хочу, чтобы ты из-за нас страдала. Конечно, отдать все было бы проще, но я боюсь за тебя.
Я вспомнила нашу первую встречу с его родителями: стол, полный еды, анекдоты тестя, свет в окне. Тогда свекровь смотрела на меня иначе — с опаской, но с надеждой. «Вот, может, она нас и спасет, если все будет плохо?» — думала ли она тогда?
— Я взрослый, — вдруг сказал Ваня, — и пора объяснить родителям: нельзя жить за чужой счет. Тем более когда речь идет о таких деньгах. Знаешь, что самое страшное? Я стал понимать их, становиться таким же. Ждать, когда кто-то решит мои проблемы.
Я впервые услышала это от него, и мне стало немного легче.
Следующее утро началось с привычной суеты. Звонки, встречи — все вокруг отвлекало от главного. Я поняла, что нельзя откладывать решение на потом. «Потом» уже наступило, и только я имею право решать, что делать со своей жизнью.
В тот день я долго бродила по рынку, выбирая персики. Мне стало интересно: имеет ли персик право быть просто персиком, а не начинкой для чужого пирога?
Вечером родители Вани снова стояли у порога. Они выглядели измученными, осунувшимися.
— Ты решила? — спросил тесть.
Свекровь держала мужа за руку, и в ее голосе появилась та слабая нотка, которая появляется у сильных людей в моменты слабости.
— Ну… что ты решила, Марфочка?
Я вздохнула и собралась с духом.
— Я не могу продать бизнес, даже ради вас. Потому что я — это я, а вы — это вы. Мой бизнес — это моя работа, мои слезы и бессонные ночи. Это не просто деньги. Это моя жизнь.
