Ее слова крутились у меня в голове весь остаток дня. «Чего я хочу на самомле деле?». Странный, почти забытый вопрос. Я так давно не спрашивала себя об этом. Хочу ли я новую машину? Нет, я люблю ходить пешком или ездить на трамвае, разглядывая город. Хочу ли я шубу? Нет, мне жалко животных. Я хочу… Я хочу тишины. Хочу приходить после работы в спокойный дом, где никто ничего от меня не требует. Хочу заварить себе чашку травяного чая в любимой чашке, сесть в кресло у окна, взять книгу и читать, пока не стемнеет. Хочу в выходной день поехать не на дачу к свекрови, а в музей. Одна. Просто бродить по залам, смотреть на картины. Хочу купить ту самую дорогущую перьевую ручку и красивый ежедневник в кожаном переплете, чтобы записывать туда свои мысли. Такие простые, такие нелепые и такие невозможные в моей нынешней жизни желания.
Вечером дома меня ждал новый виток давления. Позвонила свекровь, Таисия Павловна.
– Леночка, здравствуй, голубушка! – заворковала она в трубку. – Димочка звонил, расстроенный такой. Говорит, ты внучка поддержать не хочешь. Андрюшенька ведь для семьи старается, хочет на ноги встать, опорой нам всем быть. А ты… Ну как же так, Лен? Мы же на тебя надеялись. Ты же у нас самая разумная.
Ее сладкий голос действовал на меня, как удавка. Она всегда умела так повернуть дело, что я чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что устала, в том, что хочу чего-то для себя, в том, что не готова в очередной раз жертвовать своими интересами.
– Таисия Павловна, я еще ничего не решила, – устало ответила я.
– А что тут решать-то? Родному человеку помочь – святое дело! Ты Диму не обижай, он у меня мужчина горячий, но отходчивый. Сделай, как он просит, и мир в семье будет.
Мир в семье. Мир, купленный ценой моего самоуважения.
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. Дмитрий со мной почти не разговаривал, демонстративно ужинал в одиночестве и громко хлопал дверью. Андрей слал мне в мессенджере сообщения с грустными смайликами и ссылками на статьи «Как начать свой бизнес с нуля». Я держала оборону, ссылаясь на занятость на новой работе. И это было правдой. Работа захватила меня. Я разбирала архивы, сканировала редчайшие книги XVIII века, чувствовала себя первооткрывателем. Моя новая маленькая зарплатная карта лежала в кошельке, и я иногда доставала ее и просто держала в руках. Она была якорем, который не давал мне снова уйти под воду чужих желаний.
Однажды я не выдержала. После работы я зашла в дорогой канцелярский магазин и купила ее. Ту самую ручку. Тяжелую, с золотым пером и корпусом из темно-вишневой смолы. И блокнот в толстой кожаной обложке. Я потратила на это почти десять тысяч – сумму, которую раньше не позволила бы себе без долгих мук совести. Я принесла свою покупку в библиотеку, спрятала в ящике стола и почувствовала себя заговорщицей. Это был мой маленький бунт. Моя личная территория.
Точка невозврата была пройдена через неделю. Я пришла домой уставшая, но довольная – мы закончили оцифровку уникального атласа Нижегородской губернии. Дмитрий встретил меня в прихожей с необычно довольным видом.
– А у меня для тебя новость! – провозгласил он. – Помнишь, я говорил, что Андрюха фургон нашел? Так вот, я договорился! Завтра едем смотреть!
– Смотреть? – удивилась я. – Но мы же еще ничего не решили насчет денег.
– А чего решать-то? – он сиял. – Я все устроил. Позвонил своему старому знакомому в банк, ну, помнишь, Михалычу. Объяснил ситуацию. Он сказал, проблем нет. Под твою новую зарплату дают до двух миллионов. Завтра утром ты просто заедешь к нему, подпишешь бумаги – и все! Я уже и с продавцом фургона договорился, задаток оставил.
Я смотрела на него, и воздух в легких заканчивался. Он оставил задаток. Он договорился с банком. Он все решил. Мое участие сводилось к тому, чтобы поставить подпись. Я была не просто банкоматом, я была функцией, неодушевленным предметом.
– Задаток? – переспросила я, и мой голос прозвучал глухо и чуждо. – Откуда у тебя деньги на задаток?
– Да ладно тебе, – отмахнулся он. – Взял с твоей старой карточки, там оставалось тысяч тридцать. Все равно она теперь без дела лежит. Ты же на новую зарплату получаешь.
Он взял деньги с моей карты. Без спроса. Он не просто попросил, не просто надавил – он залез в мой кошелек, как вор.
В этот момент что-то внутри меня оборвалось. Тонкая ниточка терпения, которую я пряла все эти годы, с оглушительным треском лопнула.
– Нет, – сказала я. Так тихо, что он, кажется, не расслышал.
– Что «нет»? – он нахмурился. – Не «нет», а «да». Завтра в десять будь в банке. Михалыч будет ждать.
– Я сказала: НЕТ. – Я подняла на него глаза, и, кажется, он впервые за много лет по-настоящему увидел меня. Не привычную «Лену-жену», а незнакомую, чужую женщину с ледяным взглядом. – Я не поеду ни в какой банк. И не подпишу никакие бумаги.
Он на мгновение опешил. А потом его лицо начало наливаться багровой краской.
– Ты… ты в своем уме? Я уже договорился с людьми! Я слово дал!
– Это твои проблемы, – отчеканила я, снимая пальто. Руки больше не дрожали. Внутри была звенящая, холодная пустота. – Ты дал слово – ты и выполняй. Без меня. И без моих денег.
– Ах, твоих денег?! – взревел он. – Да что ты о себе возомнила? Библиотекарша! Пыль книжную глотаешь за три копейки! Тут тебе раз в жизни повезло, зарплату прибавили, так ты корону надела? Да если бы не я, ты бы так и сидела в своей конуре! Это НАШИ общие деньги, потому что мы СЕМЬЯ!
