Потом к атаке подключилась «тяжёлая артиллерия» — двоюродная тётка из Саратова, Полина.
— Леночка, мне Светочка звонила, вся в слезах, — заворковал в трубке её голос. — Что же ты делаешь? Семья — это святое. Надо помогать. Тем более, тебе одной и правда хоромы ни к чему. В твоём возрасте уже о душе надо думать, а не о квадратных метрах.
Елена молча слушала, сжимая трубку до боли в костяшках.
— Тётя Поля, вы когда в последний раз видели мою «трёшку»?
— Ну… лет пятнадцать назад, когда на юбилей к твоей маме приезжала. А что?
— Ничего, — отрезала Елена. — Ничего.
Она положила трубку. О душе. Они все вдруг озаботились её душой. Душой, которую они были готовы вынуть и растоптать ради «перспективного стартапа».
Вечером, после работы, она зашла в свой любимый книжный магазин. Просто побродить между стеллажами, вдохнуть запах типографской краски и старой бумаги. Это её успокаивало. В отделе современной прозы её окликнула коллега, Татьяна, из планового отдела. Женщина её возраста, такая же одинокая, но не сломленная.
— Лена, привет! Что-то ты сама не своя последние дни. Случилось что?
И Елена, сама от себя не ожидая, рассказала. Не вдаваясь в финансовые детали, а просто — о предложении сестры.
Татьяна слушала внимательно, не перебивая. Потом взяла Елену под руку.
— Лен, — сказала она тихо, но твёрдо. — А ты помнишь, как мы с тобой в прошлом году на Алтай ездили? Помнишь то чувство, когда мы на перевале стояли? Ветер, простор, и ощущение, что ты — хозяйка своей жизни. Никто тебе не указ.
Елена кивнула, вспоминая тот пьянящий холодный воздух и безграничное небо.
— Вот. А они хотят у тебя этот перевал отнять. Загнать тебя в конуру и отобрать твоё небо. Твоя квартира — это не метры. Это твоя свобода. Твой Алтай. И только тебе решать, пускать туда кого-то или нет. Даже если это семья.
Слова Татьяны были как глоток свежего воздуха. Вечером, придя домой, Елена не включила телевизор, как обычно. Она заварила себе травяной чай, села в своё кресло и стала смотреть на ночной город. Огни машин рисовали на потолке причудливые узоры. Она думала о своей жизни. О том, как в девяностые, после развода с мужем-алкоголиком, осталась с маленьким сыном на руках в съёмной комнате. Как работала на двух работах, не видя белого света. Как по ночам, уложив сына спать, садилась за курсовые для студентов-заочников, чтобы заработать лишнюю копейку. Как потом, потихоньку, смогла взять ипотеку на эту квартиру. Она помнила каждый платёж. Каждое «отказала себе в новом платье», «отказала себе в отпуске». Эта квартира была не просто бетоном и кирпичом. Она была памятником её стойкости, её воле, её победе.
Утром в субботу они пришли снова. Без звонка. Елена открыла дверь и увидела на пороге всё ту же пару — обиженную Светлану и наглого Дмитрия.
— Мы пришли за ответом, — с порога заявила сестра.
— Проходите, — Елена отступила, пропуская их в гостиную. На этот раз она не предложила им сесть. Она осталась стоять посреди комнаты, прямая, как струна.
— Ну так что? — Светлана с вызовом посмотрела на неё. — Ты надумала? Бумаги можно начинать оформлять? Я уже риелтору позвонила, знакомому.
— Да, я надумала, — спокойно сказала Елена.
Она сделала паузу, собираясь с мыслями. Внутри уже не было ни страха, ни сомнений. Только холодная, ясная решимость.
Тишина, которая наступила после её слов, была такой плотной, что, казалось, её можно потрогать.
— Что? — первой опомнилась Светлана. — Как это «нет»?
— Вот так. Просто нет. Я не буду продавать свою квартиру.
— Ты… ты с ума сошла? — зашипела сестра, её лицо исказилось. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты рушишь будущее своему родному племяннику!
— Будущее нужно строить самому, Света. Своими руками. А не за счёт продажи чужой жизни, — голос Елены был ровным и твёрдым.
