Елена почувствовала, как внутри всё сжалось в холодный комок. Три миллиона. Она таких денег в руках не держала. Она всю жизнь работала главным бухгалтером в небольшой строительной фирме, знала цену каждой копейке, каждой переработке, каждой бессонной ночи перед сдачей годового отчёта.
— Света, у меня нет таких денег. И ты это прекрасно знаешь.
— А мы и не просим у тебя денег, Леночка! — голос сестры стал вкрадчивым, медовым. — Мы всё продумали.
Она подалась вперёд, и её глаза хищно блеснули.
— Смотри. Ты живёшь одна в трёшке. Огромная квартира, семьдесят пять квадратов. Зачем тебе столько? Ты продаёшь её. Она сейчас стоит миллионов пять, если не больше. Мы покупаем тебе хорошую, уютную однушечку в новом доме. Ну, миллиона за два с половиной. И у нас остаётся как раз то, что нужно Димочке на старт! И даже на долги его хватит. А? Гениально же! Ты в новой квартире, с новым ремонтом, а у парня — будущее! Мы же семья, мы должны помогать друг другу!
Елена молчала. Она смотрела на сестру, на племянника, и не чувствовала ничего, кроме оглушающей пустоты. Они не шутили. Они действительно сидели в её квартире, в её крепости, и с лёгкостью расчерчивали её жизнь, её будущее, её единственное достояние, которое она заработала своим горбом, бессонными ночами и вечной экономией.
Она вспомнила, как десять лет назад Светлана прибежала к ней в слезах. Её тогдашний муж проиграл в автоматах все деньги, и нужно было срочно закрыть долг, иначе «будут проблемы». Елена тогда только-только накопила на ремонт в ванной. Она сняла все деньги со сберкнижки. Все до копейки. Отдала. «Я всё верну, Леночка, честное слово, за полгода!» — рыдала Светлана. Деньги, разумеется, никто не вернул. А через год сестра с мужем развелась, и про долг было «неудобно напоминать».
Потом была история с «перспективным бизнесом» — Светлана решила открыть на дому ногтевой салон. Елена снова помогла — купила лампу, гели, машинку для маникюра. Салон просуществовал два месяца, после чего оборудование было заброшено на антресоли, потому что «клиенты все капризные, а спина болит».
Она посмотрела на свои руки, лежащие на подлокотниках. Руки бухгалтера. С аккуратными ногтями, без лака, с чуть припухшими от возраста суставами. Эти руки пересчитали тонны бумаг, исписали сотни ведомостей, держали на плаву не только её маленькую жизнь, но и, как ей казалось, всю её непутёвую семью.
— Тёть Лен, ну ты чего молчишь? — нетерпеливо подал голос Дима. — По-моему, план отличный. Тебе же одной реально много места. Будешь жить в однушке, и за коммуналку меньше платить. Экономия!
«Экономия». Он сказал ей, главному бухгалтеру с тридцатилетним стажем, про экономию. Елена почувствовала, как пустота внутри начинает заполняться тихим, ледяным гневом.
— Мне нужно подумать, — сказала она ровным, бесцветным голосом. Это была её стандартная защитная фраза.
— Да чего тут думать-то? — всплеснула руками Светлана. — Всё же очевидно! Это шанс для всех нас! Для Димочки!
— Я сказала, мне нужно подумать, — повторила Елена, и в её голосе прорезался металл. — Я вам позвоню.
Светлана поджала губы, обиженно глядя на неё. Дима демонстративно уткнулся в телефон, давая понять, что разговор окончен и он разочарован. Они ушли так же быстро, как и появились, оставив после себя запах чужих духов и смятую коробку с зефиром на журнальном столике.
Елена долго сидела в кресле, глядя в одну точку. Потом встала, взяла коробку, вынесла её в мусоропровод и тщательно вымыла руки. Вернувшись в комнату, она подошла к фиалке. Бедные корешки подсохли и съёжились. Она аккуратно опустила цветок в горшок, присыпала землёй, полила тёплой отстоянной водой. «Ничего, — прошептала она, — ты сильная. Ты выживешь».
Следующие несколько дней превратились в ад. Светлана обрывала телефон. Она писала длинные сообщения в мессенджер, полные упрёков и манипуляций. «Неужели тебе совсем не жаль родного племянника?», «Ты всегда была эгоисткой, только о себе и думала!», «Мама бы за тебя постыдилась!».
