— Ах, вот ты как заговорила! — взвизгнула Светлана. — Чужой жизни! А мы для тебя чужие, да? Я, твоя единственная сестра!
— Да, — тихо, но отчётливо сказала Елена. — В тот момент, когда вы пришли сюда с этим планом, вы стали для меня чужими. Вы не спросили, чего хочу я. Вы не подумали обо мне. Вы просто решили, что имеете право распоряжаться моей собственностью и моей жизнью, потому что вам так удобно.
— Да кому ты нужна со своей жизнью! — вмешался Дмитрий, отбросив всякое приличие. — Сидишь тут одна, как сыч, в своей берлоге! Засохла вся со своими цветочками! Тебе что, жалко, что ли? Тебе скоро на пенсию, помрёшь тут одна, и квартира государству достанется! А так бы хоть польза от тебя была!
Елена посмотрела на него. Не на племянника, которого когда-то качала на руках, а на чужого, озлобленного молодого человека с жадными глазами. И ей стало не больно. Ей стало брезгливо.
— Знаешь, Дима, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Возможно, я и умру здесь одна. В своей квартире. Которую я заработала, в отличие от тебя, не нытьём, а трудом. Я буду смотреть на Волгу из своего окна, пить чай из своей любимой чашки и пересаживать свои цветы. И это будет моя жизнь. Моя. А не ваша. Вы просите не помощи. Помощь — это когда человеку плохо, и ты отдаёшь ему последнее, чтобы он встал на ноги. А вы просите, чтобы я легла, а вы по мне прошли. Так вот, я не лягу.
Она перевела взгляд на сестру, на её искажённое злобой лицо с размазанной малиновой помадой.
— Десять лет назад я отдала тебе все свои сбережения на ванную. Ты помнишь?
— Ну, было дело… Старое поминать вздумала!
— Я не поминаю. Я констатирую. Ты их не вернула. Пять лет назад я купила тебе оборудование для салона. Ты его забросила. Каждый раз, когда у тебя случались проблемы, я была рядом. Я давала тебе деньги, советы, время, силы. А что я получала в ответ? «Леночка, ты сильная, ты справишься». Да, я сильная. И именно поэтому я говорю вам «нет». Мой ресурс помощи для вас исчерпан. Навсегда. А теперь, пожалуйста, уходите.
Она развернулась и пошла к двери, открывая её.
Светлана стояла посреди комнаты, тяжело дыша.
— Ты об этом пожалеешь, — прошипела она. — Ты сдохнешь в одиночестве, и никто тебе стакан воды не подаст!
— Воду я себе и сама налью, — спокойно ответила Елена, не оборачиваясь. — Из фильтра.
Они ушли, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла в серванте. Елена закрыла замок на два оборота. Тишина, которая наполнила квартиру, была оглушительной. Но это была другая тишина. Не давящая, а звенящая свободой. Она прошла по комнатам, касаясь рукой знакомых вещей: резной спинки стула, гладкой поверхности пианино, которое давно молчало, бархатной шторы. Всё было на своих местах. Всё было её.
Она подошла к окну. Там, на подоконнике, стояла спасённая фиалка. За ночь она расправила листочки и выглядела бодрой и живой. Елена взяла телефон. В списке вызовов мигал номер сестры. Она смотрела на него несколько секунд, а потом, с твёрдым и спокойным движением пальца, заблокировала контакт. Потом заблокировала номер тёти Полины. Это было не актом мести, а актом самосохранения. Операцией по удалению токсичной опухоли из её жизни.
День клонился к вечеру. Елена заварила себе свой любимый чай с бергамотом, достала с полки давно купленную, но так и не начатую книгу. Села в своё кресло. За окном садилось солнце, окрашивая небо и реку в невероятные розово-оранжевые тона. Она смотрела на это величие и впервые за много лет чувствовала не одиночество, а уединение. Благословенное, целительное уединение.
Она не знала, что будет завтра. Но она точно знала, что завтра она проснётся в своей постели, в своей квартире. Выпьет кофе из своей чашки. Подойдёт к окну и поздоровается со своими цветами. И это будет её выбор. Её маленькая, но честно завоёванная победа. И впервые за долгие годы ей показалось, что её настоящая жизнь — свободная, осознанная, принадлежащая только ей — не заканчивается. Она только начинается.
