– Ты обязана простить измену, – убеждала свекровь, не зная о моих планах.
Голос Тамары Васильевны в трубке был наставительным, густым, как прошлогодний мед. Он обволакивал, лишал воздуха, пытался втиснуть меня обратно в тесные рамки привычной жизни, из которой я уже мысленно сбежала. Я молча смотрела на экран семейного планшета, лежавшего на кухонном столе. Он был виновником всего, этот бездушный кусок стекла и пластика, подарок сыновей нам с Вадимом на прошлую годовщину. «Чтобы вы, родители, были на связи, в ногу со временем!» – сказал тогда младший, Кирилл. И вот, я в ногу. Догнала.
Всего три часа назад я протирала пыль в гостиной, когда планшет на столе пискнул. Уведомление из календаря. Я машинально глянула. «Ужин с Леночкой ❤️». В семь вечера. В нашем любимом «Старом парке». Имя Вадима под напоминанием. Леночка. Не Елена. Не Лена. А именно так, ласково, интимно, с этим дурацким красным сердечком, которое вдруг показалось мне живым, бьющимся и окровавленным.
Я не закричала. Не заплакала. Что-то внутри меня, наоборот, застыло, превратилось в лед. Я опустилась прямо на пол, на холодный ламинат, и долго сидела, обхватив колени руками. Мир сузился до этого экрана. Леночка. Кто она? Секретарша? Новый бухгалтер? Случайная знакомая? Ответ пришел сам собой, когда я вспомнила, как Вадим в последнее время стал тщательно подбирать галстуки, как от его пиджаков едва уловимо пахло чужими, сладковатыми духами, и как он начал ворчать, что я «совсем за собой следить перестала». Он говорил это не зло, а как-то по-отечески, снисходительно, будто давал ценный совет неразумной дочери. А я… я верила. Думала, это кризис его пятидесяти шести лет, обычное мужское брюзжание.
Тридцать лет брака. Тридцать лет я варила его любимый борщ по рецепту его матери, гладила его рубашки так, чтобы не было ни единой складочки, создавала уют в нашей трехкомнатной квартире в Туле, работая в школьной библиотеке за более чем скромную зарплату. Я была фоном. Надежным, привычным, как старый диван, который вроде и выкинуть жалко, и сидеть на нем уже не так удобно.
Когда Вадим вернулся с работы, я сидела на кухне. На столе стояла початая бутылка его дорогого коньяка, который он хранил для «особых случаев». Я никогда не пила коньяк.
– Марин? Ты чего это? – он удивленно повесил куртку на крючок. – Случилось что?
Он был бодр, чуть румян с мороза, пах дорогим парфюмом и… снова теми же чужими духами. Я медленно подняла на него глаза.
– Случилось, Вадик. Случилось.
Я молча развернула к нему планшет. Он вгляделся, и я увидела, как его лицо меняется. Сначала недоумение, потом раздражение, потом страх. Он дернул рукой, будто хотел смахнуть изображение, но планшет остался лежать на месте, безмолвным свидетелем. На его запястье блеснули умные часы – еще один подарок сыновей, которые так услужливо синхронизировались со всей техникой в доме.
– Это… это не то, что ты думаешь, – начал он стандартную, заезженную фразу. – Это по работе. У нее день рождения, мы с коллегами…
– С сердечком? – тихо спросила я. Мой голос был мне чужим. Спокойным и глухим. – Коллег по работе вы теперь так записываете? С сердечками?
Он замолчал, поняв, что врать бесполезно. Сел напротив, тяжело вздохнул.
– Марин, ну… бывает. Понимаешь? Просто… закрутилось. Это ничего не значит.
– Кто она? – спросила я, наливая себе еще коньяка. Руки не дрожали.
– Мне есть разница. Я хочу знать имя женщины, с которой мой муж ужинает с сердечками в календаре.
Он поморщился, будто я сказала какую-то пошлость.
– Елена. Она менеджер у поставщиков. Она молодая, Марин. Это просто… блажь. Бес в ребро. Ты же умная женщина, должна понимать.
