«Умная женщина». Этой фразой он всегда затыкал мне рот, когда не хотел ничего объяснять. Я посмотрела на него, на его пополневшее, но все еще привлекательное лицо, на седину в висках, которую я когда-то находила благородной. И вдруг поняла, что не чувствую ничего. Ни любви, ни ненависти. Только холодную, звенящую пустоту. Словно из меня вынули что-то важное, а дыру залатали льдом.
– Завтра суббота, – сказала я, глядя в стену. – Позвонишь сыновьям, скажешь, что мы разводимся.
Вадим замер с открытым ртом.
– Что? Ты… ты с ума сошла? Разводимся? Из-за какой-то ерунды? Марина, опомнись! Тридцать лет! У нас дети, внуки скоро пойдут! Ты куда пойдешь? В твоем возрасте!
Вот она, эта фраза. «В твоем возрасте». Контрольный выстрел. Он не сказал «что мы будем делать?», он спросил «куда ты пойдешь?». Он уже списал меня со счетов. Я для него – приложение к квартире, к быту, к его статусу женатого человека.
– Я найду, куда пойти, – я встала и, не глядя на него, пошла в спальню. Из шкафа я достала большую дорожную сумку, которую мы покупали для поездок на море. Я начала спокойно складывать в нее свои вещи. Не все подряд. Свитера, джинсы, белье. Книгу Ремарка с заложенной страницей. Старенькую шкатулку с мамиными украшениями. Я действовала как автомат, без эмоций, без слез. Слезы придут позже. Или не придут совсем.
Первым делом я позвонила Ирине. Моя единственная, проверенная годами подруга, работавшая риелтором.
– Ирка, привет. Мне нужна квартира. Срочно. На съем. Однокомнатная. Чистая, и чтобы хозяева вменяемые.
Ирина на том конце провода помолчала секунду.
– Так. Понятно. Этот козел все-таки доигрался?
– Доигрался, – подтвердила я.
– Деньги есть на первое время?
– Есть. У меня своя карточка, я немного откладывала.
– Хорошо. Завтра в десять я за тобой заеду. Посмотрим пару вариантов. И, Марин… ты держись. Я с тобой.
Эта простая фраза «я с тобой» значила для меня больше, чем все слова о любви, которые я слышала за последние годы.
Потом был звонок Вадима сыновьям. Я слышала его приглушенный голос из кухни. Он что-то мямлил про «кризис», «надо время», «мама погорячилась». Затем позвонил старший, Антон.
– Мам, привет. Папа сказал… Может, не надо так сразу рубить? Вы же столько лет вместе. Может, стоит поговорить, к психологу сходить? С кем не бывает…
Антон был прагматиком, копией отца. Для него семья – это проект, который должен функционировать, несмотря на сбои.
– Антоша, решение принято. Я не буду это обсуждать.
– Но куда ты? Мам, тебе пятьдесят четыре!
И снова. «В твоем возрасте». Будто это диагноз.
– Я справлюсь, – ответила я сухо.
Следом позвонил Кирилл, младший.
– Он тебя сильно обидел?
– Мам, если тебе что-то нужно – деньги, помощь, просто скажи. Я приеду. Ты у меня самая лучшая, и ты заслуживаешь быть счастливой. Поняла?
В этот момент лед внутри меня дрогнул, и по щеке скатилась первая горячая слеза. Я быстро смахнула ее. Не время раскисать.
А потом позвонила Тамара Васильевна. Вадим, видимо, нажаловался и ей.
– Мариночка, здравствуй, деточка.
Ее голос сочился фальшивым сочувствием. Я знала эту тактику. Сначала «деточка», потом начнется обработка.
– Здравствуйте, Тамара Васильевна.
– Вадюша мне все рассказал. Ох, глупый, ну что с него взять. Мужик. У них это… природа такая. Ты же мудрая женщина, Мариночка. Семью надо сохранить. Столько лет прожили, душа в душу!
Я молчала. Душа в душу. Это когда он вечерами смотрит футбол, а я на кухне мою посуду?
– Ты не молчи. Я ведь тебе как мать. Хочу добра. Ну, оступился мужик, с кем не бывает? Простишь, и все наладится. Главное – семью не рушить. Это грех большой.
– Тамара Васильевна, – я старалась говорить ровно, – я не могу его простить.
– Что значит «не могу»? Обязана! – ее голос мгновенно стал жестким, металл прорезался сквозь мед. – Ты обязана простить измену. Ты жена! Ты должна быть выше этого. Подумай о детях! Подумай, что люди скажут! Разведенка в твоем возрасте… Кому ты нужна будешь?
