Квартира у него была чужая. Съёмная. Пыльная. В прихожей — коробки, в раковине — посуда. Телевизор гремел, хоть никто и не смотрел. С кухни донёсся голос: — Кто это?
— Сын, — крикнул Олег.
Максим напрягся. Из кухни вышла девушка в халате. Молодая, блондинка, с сигаретой. Оценила его сверху вниз. — Надолго?
— Да он… на пару дней, наверное, — махнул рукой Олег. — Разберётся, остынет, и обратно к мамке.
«К мамке» резануло по уху Максиму, но он промолчал.
Сначала было неплохо. Никто не орал, никто не спрашивал про уроки. Можно было есть пиццу на диване и не вытирать крошки, сидеть за отцовским ноутбуком до утра и опаздывать в школу. Никто не будил его по утрам, с криками — «Вставай, опоздаешь!» Олег включал ему какие-то фильмы, предлагал пиво — «чё ты как мелкий». Максим чувствовал себя почти взрослым.
Но на третий день девушка в халате — её звали Лера — наорала за то, что Максим оставил полотенце на полу. На четвёртый — потребовала «не лазить в её холодильник». На пятый — выяснилось, что Олег не особо рассчитывал кормить сына каждый день.
— Ужина нет, — пожал плечами он. — Вот дошик на полке.
Максим ел в тишине, солёный доширак, и почему-то вдруг вспомнил, как Ирина жарила ему сырники и ругалась, если он ел их с кетчупом. «Это извращение, Максим, ты вообще человек?» — и они оба тогда хохотали.
Сейчас — было не до смеха.
На седьмой день Лера сорвалась окончательно.
— Послушай, Олег, — сказала она раздражённо, когда Макс вышел из душа. — Это вообще нормально? Он тут спит, ест, шляется. У меня кастинг через неделю, а у тебя — приёмный пункт подростков? Пусть уже валит к своей маме!
Максим стоял в коридоре и слышал всё. До последнего надеялся, что отец заступится. Но Олег только вздохнул:
— Ладно, Макс, ты слышал. Не вовремя ты, конечно…
Максим не стал собирать вещи. У него их почти не было.
На улице лил дождь. Мелкий, нудный. Максим стоял на остановке с капюшоном на глазах. Смартфон — севший. Есть — хотелось. Настроение — ноль.
«Ты у него — никто», — билось в голове. — «За собутыльника сгодился. За сына— нет».
И вот тогда он понял, что «спокойно» — это не значит «любят». Спокойно — это когда всё равно.
А я думала — ты не вернёшься
Когда Ирина открыла дверь, первое, что она увидела — это кроссовки. Грязные, старые, с разошедшимся носком. А потом уже и лицо — осунувшееся, с потухшими глазами.
Максим стоял и молчал.
— Я… — начал он, но слова застряли. Он не знал, как сказать, что был неправ. Что ему страшно. Что он не знает, куда теперь.
Ирина не спросила ничего. Просто отошла в сторону и сказала:
Он прошёл в квартиру, как будто в новый мир. Всё было, как прежде: запах её духов, еле слышный шум стиральной машины, чашка на столе с недопитым чаем. Но воздух — другой. Не как раньше.
Она пошла на кухню, не оборачиваясь.
Он кивнул, хотя она этого не видела.
Сел за стол. Руки дрожали.
Через минуту перед ним стояла тарелка супа. Горячего, настоящего, с мясом. Он зачерпнул ложку и понял, что не ел ничего домашнего почти неделю.
