— Мам, я же уеду сейчас и Митьку заберу! — Оксана, чувствуя, что ситуация накаляется до предела, решила сразу пойти с козырей.
— Ну и езжай! — Любовь Степановна сама не ожидала от себя такой реакции, будто выплюнула эти слова.
— Ты же потом внуков своих не увидишь! Жалеть будешь! — крикнула Оксана, уже начав собирать вещи.
— Ну и бог с вами! — Любовь Степановна была на эмоциях и говорила не то, что думала, но остановить поток слов уже не могла.
— Совсем, что ли? — причитала под нос Оксана, лихорадочно запихивая детские вещи в сумку. — Говорил же Андрей — поезжай к свекрови, у неё перекантуешься.
— Вот и иди к свекрови, пусть она и с ребёнком вашим сидит, и кредиты ваши оплачивает, — ответила Любовь Степановна, услышав её ворчание.
Оксана продолжала сборы, всё ещё надеясь, что мать вот-вот растает и бросится на колени, умоляя её остаться. Но Любовь Степановна была непреклонна. Она сидела на кухне с каменным лицом. По глазам было видно, что женщина переживает, что внутри бушует ураган эмоций, но старалась не показывать этого, держа оборону.
Собрав вещи и быстро переодев Митю, Оксана подошла к двери. Она хотела выйти так, не попрощавшись с матерью, чтобы ещё больше её уколоть. Но та вышла в прихожую, хотела поцеловать внука, протянула к нему руки, но Оксана, словно испугавшись, схватила сынишку на руки и, даже не обернувшись, исчезла за дверью, громко хлопнув ею. Звук эхом прокатился по подъезду.
На глазах женщины выступили слёзы. Любовь Степановна знала, что Оксана вернётся. Она была уверена в этом. Но на душе всё равно было гадко и пусто. Она хотела всего лишь проучить дочь, показать ей, что нельзя так бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь, но никак не обидеть её до глубины души.
Приехав к свекрови, которая жила в том же городе в старенькой панельке на окраине, Оксана поняла, что здесь её капризы и обиды не сработают. Свекровь Марья Ивановна встретила её на пороге с недовольным лицом.
— Андрей позвонил, сказал, что ты приедешь, — сухо произнесла она, даже не обняв невестку. — Так, давай сразу договоримся: еду себе готовите сами, продукты тоже свои покупаете. У меня пенсия маленькая, самой едва хватает. Спать будете на диване. Он, правда, разваливается, но какой уж есть. И ещё — ночами не болтаться. Все свои дела заранее делай. У меня сон чуткий. Услышу — выгоню к чертям на улицу.
Услышав этот незамысловатый список требований, Оксана вздохнула. Она поняла, что ни ей, ни её ребёнку здесь не рады. А Андрей всегда выбирал, как он говорил, нейтралитет, но это почему-то Оксаной воспринималось как предательство. Ещё он цитировал слова из Библии про то, что надо чтить своих родителей. Странно, что забыл про «оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей».
На душе стало как-то пусто и холодно. Жаль, свекровь — не мама, и ей не выскажешь всего, что о ней думаешь. Не бросишь ей вслед: «Мама, ты меня не понимаешь!», не заплачешь, не повинишься. Здесь всё было иначе.
Оксана лишь покорно кивнула, взяла свою сумку и, прижимая к себе напуганного Митьку, пошла в гостиную. Комната была маленькая, захламлённая старой мебелью. На окнах висели выцветшие ситцевые занавески, которые, казалось, не менялись с советских времён. Они сели на ободранный полуразвалившийся диван, который скрипнул, неприятно царапнув душу Оксаны.
Она не спешила разбирать вещи, а в голове одна за другой проносились мысли. Перебирала варианты, как бы вернуться к матери. Там всё же было бы спокойнее, чем здесь.
Оставаться на месяц у свекрови она точно не хотела. Это было бы хуже, чем терпеть придирки матери. Лучше бы уж жить в машине, чем здесь. Оксана чувствовала, как отчаяние подступает к горлу. Она уже жалела, что не осталась у мамы, но возвращаться и просить прощения гордость не позволяла.
