Первые три дня у Марьи Ивановны превратились в настоящее испытание. Свекровь не делала вид, что рада гостям, — она откровенно показывала своё недовольство. Каждое утро начиналось с недоброжелательных взглядов и ворчания под нос.
— Опять ребёнок всю ночь плакал, — бурчала она, демонстративно хлопая дверцами шкафов на кухне. — Как тут спать-то?
Митя действительно плохо спал в незнакомом месте. Он капризничал, требовал маму, а когда она брала его на руки, начинал искать бабушку — не эту, злую тётю Марью, а добрую бабу Любу с мягкими подушечками и вкусной ухой.
— Ма-а-а, — хныкал он, протягивая ручки в сторону двери. — Ба-ба Люба…
Сердце Оксаны сжималось. Ребёнок тоже скучал по маминому дому, по тёплой кухне, где пахло укропом и свежим хлебом. Здесь же было холодно и неуютно.
На четвёртый день случилось то, чего Оксана боялась больше всего. Митя простудился. Температура поднялась до тридцати девяти, мальчик сипло кашлял и отказывался от еды.
— Вот что наделала, — злобно сказала Марья Ивановна, глядя на больного ребёнка. — Притащила заразу в мой дом. Теперь я тоже захвораю.
Оксана металась по квартире с градусником в руках, не зная, что делать. Участковый врач приехал только к вечеру, прописал жаропонижающее и строго наказал соблюдать постельный режим.
— Ребёнку нужен покой, — сказала пожилая докторша, укладывая стетоскоп в сумку. — И желательно — знакомая обстановка. Дети в такие моменты особенно нуждаются в материнской заботе.
Марья Ивановна многозначительно посмотрела на невестку:
— Я же предупреждала — больных у меня лечить не будут. У меня сердце слабое, мне стресс противопоказан.
В ту ночь Оксана не сомкнула глаз. Митя бредил, звал бабушку Любу, а она прикладывала к его горячему лобику прохладную тряпочку и впервые за эти дни честно призналась себе: мама была права почти во всём.
Да, вода из-под крана действительно могла быть не самой чистой. Но мама кипятила её не из вредности, а из заботы. Да, уха получалась жирноватой, но разве это повод для скандала? А подушки… Те самые подушечки с вышитыми цветами, которые она хотела выбросить, были сшиты мамиными руками с такой любовью…
— Андрей, — прошептала она в телефон, когда муж позвонил узнать, как дела. — Митя заболел. Температура высокая.
— Что? — испуганно спросил он. — А что врач говорит?
— Говорит, что нужен покой и знакомая обстановка, — Оксана едва сдерживала слёзы. — А здесь… Андрей, здесь нас не рады видеть. Марья Ивановна боится заразиться.
Муж замолчал. Потом тихо спросил:
— Хочешь вернуться к маме?
— Хочу, — призналась Оксана. — Но как? После всего, что я наговорила…
— А ты попробуй просто позвонить, — посоветовал Андрей. — Мамы всё понимают. Особенно когда внуки болеют.
Любовь Степановна сидела на кухне с чашкой чая и смотрела на телефон. Уже пятый день, как дочь ушла, хлопнув дверью. Пятый день она ждала звонка или хотя бы сообщения. Но молчание затягивалось, и на душе становилось всё тяжелее.
Она перебирала в памяти их последний разговор, каждое слово, каждую интонацию. Может, действительно, была слишком резкой? Может, нужно было промолчать насчёт подушек? Но Оксана-то как говорила — словно она, мать, ничего в жизни не понимает, словно всё делает неправильно…
Когда зазвонил телефон, Любовь Степановна едва не уронила чашку.
— Мама? — голос Оксаны был каким-то смущённым, виноватым. — Мам, это я.
— Оксаночка, — сердце заколотилось так, что стало трудно дышать. — Доченька, как дела? Как Митенька?
— Мама, он заболел, — и тут Оксана заплакала в трубку. — Температура высокая, кашляет. А я не знаю, что делать. И потом… мам, прости меня. Я была неправа. Ты хотела как лучше, а я…
— Едем домой, — не дав дочери закончить, сказала Любовь Степановна. — Немедленно едем домой. Я сейчас постель приготовлю, сварю куриный бульончик. У меня есть мёд липовый, от кашля хорошо помогает.
— Мам, а как же… я же наговорила тебе…
— Да что ты говоришь такое? — всплеснула руками Любовь Степановна. — Мы же семья. В семье всякое бывает. Главное — Митеньку поднять на ноги. А уж мы с тобой разберёмся, как лучше за ним ухаживать.
