Когда семья уехала в город на будни, сад снова стал тихим. Галина сидела на ступеньке крыльца, слушала далёкий поезд и думала о том, что можно делать «для себя». Сходить в городскую библиотеку, записаться на «Громкое чтение по четвергам», отправить резюме в пекарню у вокзала — её пироги в подъезде считали лучшими. Или сдать клубнику в соседнюю лавку фермерских продуктов, а заодно купить себе красивый чайник, который будет стоять только на её столе.
Она поехала в город ранней электричкой, в вагоне пахло железом и яблоками. В библиотеке было прохладно и тихо, библиотекарша с серёжками-звёздочками сказала: «Приходите, у нас по пятницам встречи киноклуба». Галина записалась в два кружка сразу и, возвращаясь, вдруг заметила, что улыбается прохожим. В груди было так же светло, как на балконе её старой спальни, где по утрам лежал золотой прямоугольник света.
Летом они приезжали чаще. Привозили с собой движение, смех. Галина училась не исчезать. Если Светлана распахивала шкаф и раскладывала там детские вещи, Галина спокойно говорила: «Эта полка моя. Здесь будут книги». Если Артём включал телевизор, она просила: «Потише, пожалуйста. Я читаю». Слова сначала звучали чужими, но после каждого такого «пожалуйста» она чувствовала, как невидимая граница поднимается на сантиметр и держит её маленький мир.
— Мама, — однажды сказала Светлана, — я понимаю, что мы вас прижали. Оно как-то получилось само собой. Простите, если было больно.
— Я тоже виновата, — ответила Галина. — Я молчала так долго, что вы привыкли. Но учусь говорить. Давай учиться вместе.
— Давайте договоримся, — подхватил Артём. — В квартире у тебя будут твои места. И в домике — тоже. Мы спрашиваем, прежде чем переставлять. И ты говоришь, если что-то не так. Сразу.
Они смутились, словно школьники. Галина отпила чай, почувствовала запах корицы и подумала, что иногда границы растут из самых тихих слов.
А вечером внук снова подошёл к ней с серьёзным видом: «Бабушка, можно завтра я буду жить в твоём доме, а послезавтра — в нашем?»
— Можно, — сказала Галина. — Только помни: у каждого дома есть хозяйка. И у моего тоже.
Она собрала чашки, закрыла калитку и постояла под звёздами. В темноте тёплым квадратом светилось окно её комнаты. Она увидела тонкую линию, которую так долго не замечала, — линию, за которой начиналась не грубость и не обида, а её собственная жизнь: со вкусом яблочного пирога, с шуршанием страниц, с лёгким скрипом половицы, которую узнаешь из тысячи. Она взяла тетрадь, открыла на чистой странице и написала: «Моё место — здесь». И впервые не добавила: «временно».
