Туман в голове рассеялся. Стало легко и ясно. Михаил не мог объяснить себе, как так, ведь должен расстроиться, что она вот так пропала, или испытать стыд, что так быстро забыл о жене. Но он не забыл. Просто словно морок, не дававший ему покоя много лет, вдруг рассеялся. Не нужно ему больше никого искать и никого спасать.
Он всегда хотел быть врачом. После того как три недели пролежал в неврологии в детстве. Врачи там были добрые и хорошие, лучше всего он помнил женщину, наверное, медсестру, которая часто приносила ему его любимое печенье. Учился усердно, и врач из него должен был получиться хороший, так все говорили.
С первой женой он познакомился ещё на практике, так что нельзя сказать, что она была его пациенткой. Ее звали Катя. И это она любила жёлтые розы.
А вот вторая уже была его пациенткой. И третья. После нее его и попросили уйти. Слухи пошли, главврач его к себе вызвал, пациенты стали проситься к другому специалисту. Будто он не хотел их спасти. Хотел. Но не смог.
С четвертой женой он познакомился в обычной поликлинике, ходил туда каждый день, сам не знал, зачем. С Василисой вообще случайно, в парке. Он и их не спас. Никого он не может спасти. Но теперь, получается, и не надо. Михаил перебирал свадебные кольца, которые всегда носил в кармане, и чувствовал необычайную лёгкость. Он знал, что нужно делать — пройти переподготовку, устроиться туда, где нужно не спасать, а просто помогать. В санаторий, например.
Ее лицо он увидел через два месяца, когда шел от второй жены к третьей. Заметил женщину — та пыталась поправить оградку, но у нее никак не получалось. Подошёл помочь. И увидел на памятнике лицо — детское, с прямой короткой челкой и бледным острым личиком. Лицо это только и было видно, а вокруг — невероятное буйство цветов.
— Чудо произошло, — сказала женщина, словно прочла его мысли. — Больше двадцати лет садила, ни одно не прижилось и не взошло. Что я только не делала! Это всё она, дочка моя, Диночка — не могла меня простить. Не смогла я последнюю ее просьбу исполнить — друга она хотела увидеть, мальчика из класса. Я его просила, но это же дети, зачем ему в больницу ехать? Она влюблена была в него, бедная моя девочка. Как он плакал потом, как кричал, когда ее не стало. В больнице даже потом лежал, я ему печенье носила. Простите, что-то разговорилась я… Просто радуюсь — простила меня дочка, вон как зацвели!
Михаил смотрел на милое детское личико, чувствовал, как предательски щиплет глаза, и повторял про себя: и меня простила. И меня…
