Мама пропала в те годы, когда еще не было поисково-спасательных отрядов, и тогда ее искали всей деревней. Была весна, еще снег не сошел, и непонятно зачем она туда отправилась. Нам с отцом она сказала, что хочет проверить, не пошел ли березовый сок, хотя и так было ясно, что не пошел. Когда она не вернулась к вечеру, папа забеспокоился и пошел сначала по соседкам, а потом и в лес. На другой день уже всей деревней обыскивали этот лес, но никаких следов мамы не нашли. Потом поговаривали, что ее задрал проснувшийся голодный медведь, но я никогда в это не верила.
Папу я всегда любила больше. Сейчас я думаю, что это было что-то вроде судьбы, словно бы она меня готовила к тому, что в девять лет я останусь без мамы. Она была резкая и строгая, держала меня в ежовых рукавицах, как говорится. За неделю до ее исчезновения, например, мне сильно попало: нам в школе ставили прививки, а я страшно боялась уколов, до обмороков, поэтому взяла и сбежала, даже не отпросилась у учительницы. Она позвонила к нам домой после обеда, и трубку взяла мама. По ее лицу я уже видела, что дело неладно, и когда она закончила разговор, я уже скользнула в комнату и села за уроки как примерная девочка.
— Ты почему с прививки сбежала? – закричала мама так, что я аж подпрыгнула.
Не в силах выдавить из себя ни слова, я уткнулась в тетрадку, а мама отчитывала меня так, словно я, по меньшей мере, родину предала. Крупные капли, попадая на только что выведенные аккуратные буквы «домашняя работа», сразу же расплылись фиолетовыми кляксами. Мама этого даже не заметила, протянула мне свитер и рейтузы и сказала:
— Одевайся, доктор еще не уехал, придется идти в медпункт.
Медпункт находился на окраине деревни у самого леса. Там работала добрая фельдшер тетя Рита, но прививки приехали ставить из района, я видела их в школьном коридоре – высокий доктор в белом халате и хорошенькая медсестра с чемоданчиком в руках, на котором ярко выделялся красный крест.
Заливаясь слезами, я натянула одежду и поплелась за мамой. По дороге она продолжала ругать меня, а я продолжала плакать, от обиды и от страха. В медпункте, конечно же, я устроила истерику, кричала, что боюсь, а доктор уговаривал меня и обещал дать конфетку. Укол был не очень больный, но я все равно потеряла сознание.
Уколов я боюсь до сих пор, хотя сделали мне их предостаточно, особенно во время беременности. Но все равно, когда я чувствую запах спирта и вижу тонкую иглу, у меня кружится голова. А вот моя дочь абсолютно не боится всего этого, и папа посмеивается, что мне ее подсунули в роддоме. Папа живет с нами, я с трудом уговорила его переехать в город. Он так и не женился второй раз, сначала воспитывал меня, а теперь вот занимался внучкой, благодаря чему я смогла выйти на работу.
