Примерно в пятилетнем возрасте Оленька Крылова начала понимать, что с ней что-то не так. Вот взять к примеру случай. Идет Оленька с мамой жарким, солнечным днем по широкой красивой улице с высокими домами, такими высокими, что Оленька еле видит, где они заканчиваются. И цветов вокруг много посажено разных: синих, красных, розовых, белых, и не просто так, как у бабушки на даче, а звездочками, ромбиками, треугольниками. Смотрит Оленька по сторонам, любуется, маме пальчиком на эту красоту показывает. И вдруг разом она на асфальте лежит — коленка содрана, боль до слез в глазах. Мама одергивает Оленьку за ручку и говорит строго:
— Не реви! Сама виновата! Под ноги надо смотреть.
И хотя коленку сильно саднит, и ступать больно, но где-то в потаенном уголке своего детского сознания Оленька понимает — а мама, в общем-то, права, и от понимания этого слезы у Оленьки льются еще сильнее.
Или вот другой случай. Лепят мама с бабушкой на кухне пельмени. Весь стол занят: там и тесто, и мука, и тарелка с фаршем, и большой поднос, где ровненько, рядок к рядку лежат аккуратно слепленные пельмени. И так хочется Оленьке погрузить обе руки в мягкое, податливое тесто, оторвать от него кусочек, помять его в руках, а потом слепить из этого кусочка пельмешек, обязательно самый большой и красивый. Но мама не разрешает.
— Не мешайся, — говорит она. — Иди поиграй в комнату.
А Оленька маму не слушает. Кругами молча ходит она вокруг стола, стараясь поймать момент, когда бабушка с мамой увлекутся разговором и не заметят, как маленькая ручка потянется к посудине с тестом. Наконец заветный кусочек зажат в кулачке. Но тесто упругое, тягучее, и противный кусок не хочет отрываться от остальной липкой массы, цепляясь за нее растягивающимся хвостом. Мама поднимает глаза. Рывок — и перевернутая посудина с тестом лежит на полу, а отшлепанная Оленька, шмыгая носом и потирая ягодицы, стоит в углу.
— Не хнычь, — говорит бабушка, вытирая пол. — Сама виновата, мать тебе говорила.
В углу Оленьке делать особо нечего, кроме как роптать на судьбу и думать о своем поведении. Пороптав некоторое время, она начинает думать, а подумав немного, признает: ведь и вправду мама говорила, почему она не послушала?
Чем старше Оленька становится, тем сильнее в ней крепнет уверенность, что многое она делает не так, как надо. И всюду этому находится подтверждение: и забытый на утреннике стишок, и разбитая за обедом тарелка, и порванные на прогулке штаны, но самыми верными признаками этого «не так» были поджатые мамины губы и процеженное:
— Все дети, как дети, а эта…
И теперь Оленька старается делать все правильно, как надо — как положено. Когда что-то не получается, Оленька знает: сама виновата. Получила в школе четверку — не доучила, опоздала — не следила за временем, заболела — оделась не по погоде, не обращают внимания мальчики — родилась некрасивой. Но Оленька продолжает стараться, чтобы стать такой, как все нормальные дети, что бы не огорчать родителей и бабушку, но главное, чтобы не видеть поджатых маминых губ и ее недовольного лица.
