«Дать? — Не дать?». – Стучала в висок горячая кровь.
Уничижительные раздумья…
Мне многое вспомнилось.
Жил–был такой писатель Курт Воннегут.
Так вот, один из его книжных героев сказал так: «Если вы очень хотите насолить своим предкам, а смелости податься в голубые у вас не хватает, вы, по крайней мере, можете стать художником».
Вернее так: я никому не хотел солить. У меня так получилось, когда я стал (точнее, не стал) художником.
В 22 года я познакомился с Галей.
Галину я заметил издалека. Она с подружкой, стоя у уличного киоска, выбирала мороженое. Да и как её было не заметить!
Яркая, в простом красном платье.
Она была не из тех тощих девушек, с прозрачными лицами, которые бывают сытыми половинкой пшеничного зёрнышка.
Галя – полнокровная русская женщина, статная, сочная, с вишнёвыми губами.
Глядя на Галю, хочется жадно есть и жадно жить.
— Девушки, а вы какое мороженое будете? – Вклинился я в рассуждения приятельниц. – Я угощаю!
Потом мы долго гуляли по городу вдвоём.
По воздуху летел тополиный пух, и один парашютик приклеился к Галиной нижней губе, всё ещё липкой от шоколадного мороженого в вафельном стаканчике.
Когда мне было 22, все вокруг вопили: «Дар … талант… деньги… слава».
А лет через 10, я понял, что люди ошибались.
Курт Воннегут сказал бы так: «Ты созрел».
Ведь зрелость, по его словам, «способность сознавать предел своих возможностей».
И вот, после смены в «Пятёрочке», где я работаю грузчиком, я стою в школьном вестибюле рядом с маленьким сыном.
-Пап, дай пятнадцать рублей. Я за пирогом в буфет сбегаю. – Дёрнул меня за рукав он. – Сегодня с яблоком. Горячие.
Я сунул руку в карман, пощупал купюру. Я знал, не глядя: то была сотка. Последняя.
«Дать? — Не дать?». – Билась в висок горячая кровь.
Сын увидел моё замешательство. Сиганул за турникет.
— Ладно, я у мамы деньги возьму. – На ходу крикнул мне он.
Уборщица удивлённо вскинулась на меня.
«Баба, дура! Постыдись! Что ты здесь делаешь? Ты же цены себе не знаешь!». – Зашипел я Галине в лицо.
Она схватила меня за локоть, уволокла подальше от зевак к себе, в полутёмную свою каморку, резко пахнущую непросохшими половыми тряпками.
— Опять пьёшь? – Разъярённо, сквозь зубы, фыркнула она. – Ребёнка, людей постыдись!
— Галя, зачем ты здесь? Тебе не надо быть уборщицей. – Взревел я.
