Когда зал успокоился, и слегка помятого, но страшно довольного зайчика посадили на место, пришла очередь Снежной Королевы. Она отыскалась с помощью поэтического заклинания, произнесенного робеющей Снегурочкой.
Королева вплыла в зал под восхищенное перешептывание детворы. Только их можно было обмануть нарядом из старой занавески и короной из фольги. Но ноги у Нины были легки, плечи расправлены, взор ясен, а на губах сияла торжествующая улыбка. Хотелось, раскинув руки, кружиться и лететь куда-то на крыльях всемогущего ветра – в неведомую, сверкающую ледяными самоцветами даль.
– Помогите, уважаемая Снежная Королева! – взмолилась Снегурочка. – Взмахните вашей волшебной палочкой, пусть на миг отступят колючие вьюги и непроглядные ночи, пусть примчат сюда быстроногие северные олени Деда Мороза!
– Где ж это видано, – пожала плечами Снежная Королева, – чтобы отступали вьюги? Ну, вот еще! Декабрь на дворе.
– Да что же с нами будет? – продолжала, согласно сценарию, прилежно причитать Валя-Снегурочка. – Пропал наш Дедушка Мороз, некому нам елочку зажечь, праздник встретить, детишкам подарки подарить!
– А мне какое дело? – смеясь, спросила Нина.
– А? – растерянно икнула Снегурочка. Глаза ее выражали готовность тут же просуфлировать забывчивой учительнице нужную реплику.
– У-у-у, заморо-ожу… – протянула Снежная Королева, приблизив свое лицо к Валиному. – В ледышку превращу-у!
Валя отступала, подняв брови и приоткрыв в изумленной гримасе рот. В зале наступила тишина. Родители, столпившиеся у стены, учителя, зайцы, снежинки, уже развоплотившийся Мартынов, выглядывающий из-за портьеры. Елочка, метр семьдесят, купленная завхозом на ближайшем рынке, облезлые игрушки, ковровая дорожка с проплешинами… Учительница Нина Ненашева… Что она делает в этом балагане? Она же никогда не любила детей…
– А катитесь вы все к чертям! – громко произнесла Снежная Королева и взмахнула рукой с зажатой в пальцах волшебной палочкой – старой ломаной указкой, оклеенной серебряной фольгой.
Кто-то из первых рядов неуверенно крикнул «ура». Погасла под потолком люстра, вспыхнула разноцветными огоньками елка, и с грохотом толкнув дверь, едва не растянувшись на пороге, ворвался взмыленный Дед Мороз – Леша Никитич, для толщины и солидности, как договаривались, обмотанный простынями. Красный шелковый халат с кое-как прикрепленными бумажными снежинками сидел на нем косо и мел по полу ватной опушкой. Рукавицы цвета бодрого камуфляжа реквизировали у дворничихи, посох отняли у старой пенсионерки-метлы. По лицу дедушки тек пот. Но дети были рады.
А Нина смотрела разочарованно, как будто видела его в первый раз. И это он? Алешенька? Ее принц? Мечта всей ее жизни? Вот этот несуразный недомерок? Вот в эти мелкие, цвета пожилых валенок глаза собиралась она с обожанием заглядывать всю оставшуюся жизнь? Бред, какой бред…
– Гей, ребятня! – между тем кричал на удивление басистый Морозко, размахивая посохом и то и дело задевая им свалянную бороденку. – Я мчался к вам сквозь полярную ночь и злую вьюгу! Торопил верных оленей, застревал в сугробах, морозил щеки ледяными ветрами! Но все же поспел! Йо-хо-хо! – И он так высоко задрал посох, что шапка вместе с бородой съехали набок под веселое взвизгивание детворы.
Клоун и бездарь. И Снежная Королева выскользнула из зала, тихонько притворив за собой дверь.
В учительской она сняла корону и платье и сунула их в шуршащий пакет с изображением новогоднего пса. И что-то произошло, а что – она не поняла. Вдруг налетела какая-то муть, заволокла взгляд, закружила голову. Нина покачнулась и ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
Вот так закончилось это наваждение. В пустой учительской стояла, печально разглядывая себя в зеркало, Нина Валерьевна Ненашева. Вздыхала: какая некрасивая, просто совсем никчемушная. Мелка, бледна, сутула. Воронье перо, куриная косточка. Может, макияжику? Вот здесь бы и здесь… Как у англичанки. Нет, не стоит, да и бабушка не одобрит. Пойду-ка домой, чего-то утомилась сегодня. Вон какие круги под глазами. Новый год завтра, а вид, как у кошелки поношенной.
Ну, елка и елка. Все, как обычно.
На обратном пути, едва волоча ноги от усталости, Нина зашла в крохотный магазинчик на остановке. Продавец Йоахим, помогая ей складывать в пакет молоко и творог, как всегда, загадочно улыбался и говорил что-то неразборчивое, вроде «сён мой». Кажется, так. Да кто его разберет. Приехал этот экстремал с год назад из своей далекой Голландии, как в океан с кручи сиганул. Продавцом подрядился, а еще на трех участках дворничает, скребет дороги от снега. Пашет с утра до ночи. Комнату, небось, снимает вместе с какими-нибудь таджиками. Спит под пыльным потолком на двухъярусной кровати. А вон, ведь кажется, всем доволен и счастлив, как весенняя птичка. Чирикает чего-то. Вот чудак. И не сиделось же ему в своей сытой спокойной Амстердамии.
«А я, – думала Нина, открывая дверь ключом и раздеваясь, – а я счастлива?» И сама удивилась возникшему внезапно вопросу.
Ну, конечно, у нее все есть. Уютный дом, добрая бабушка, нормальная работа, любимый человек. Совсем немало. И всего-то двадцать пять лет за плечами. Вся жизнь впереди.
…Оказывается, первое дело для призраков – молоко. Не принести, так всю душу вытрясут.
Нина поставила на стол наполненный стакан. Это бабушке. И, воровато оглядываясь, набрала Алешкин номер. Потом несколько секунд с совершенно обалделой улыбкой слушала, как ее любимый бубнит в трубку: «Перезвоните, вас не слышно, але…»
