Зина качала Танюшку в люльке, а сама зорко наблюдала за Николаем. Супруг брился у небольшого осколка зеркала, намыливая тщательно то одну, то другую щёку.
Он смотрел в зеркало, напевал и быстрыми движениями сбривал щетину, оставляя красноватые полоски, которые пройдут через какое-то время.
Выбрив до глянцевого блеска щёки, Николай умылся в небольшом тазу, вытер лицо насухо льняным рушником с вышитыми петухами, между прочим, из приданного Зинаиды, сама вышивала.
Налил на руку пахучий одеколон, приложил к одной щеке, к другой поморщился и прошёлся по выбритому горлу.
Надел чистую белую рубашку, что подала поспевающая везде бабушка Николая, Полина Поликарповна, старая, но шустрая ещё старуха.
Она сама воспитывала Николая, отца у него не было, чисто теоретически был конечно, мать после окончания войны уехала в город, там вышла замуж, родила детей, Николай остался с бабушкой.
Окончил школу, отслужил, приехал в деревню, хоть мать с отчимом и звали к себе в город, обещая устроить на завод, но он не захотел.
Погулял как полагается немного и за ум взялся.
На работу устроился, женился.
Никто не ожидал что Зину в жёны выберет.
Маленькая росточком, невзрачная, была тихой и спокойной, на танцах стояла в уголке, теребя небольшую коричневую сумочку.
Николай раз проводил её до дома другой, а через месяц пришёл свататься, сам, а не по обычаю, заслав сватов.
Отец Зинаиды, старый Гузей, долго кряхтел и пыхтел, надувал губы от важности. Был он, в отличие от своей дородной супруги, Домны Александровны, маленький росточком, коренастый, гонор имел большой.
-Что ты можешь предложить моей дочери?
-Руку и сердце, избу не старую, бабку старую, корову Зорьку, поросёнка Борьку, кошку Муську, да кобеля Бобика.
-Не густо, не густо, — пожевал губами старый Гузей, — что же, я неволить девку не буду, ежели сама захочет, пусть идёт.
Он крикнул в комнату чтобы дочь подошла, дело есть. Раскрасневшаяся Зинаида стояла в дверях и теребила кончик косы.
-Ну что, Зиновья, взамуж пойдёшь за него?
Зинаида стояла красная, мать её что-то шептала в углу, вытирая слёзы.
-Ну? — отец сдвинул брови.
Девушка едва заметно кивнула.
-Ну что же, быть посему, токмо ты уж по-людски поступи, сватов как полагается зашли, чай не подзаборную девку, какую берёшь. В субботу ждать сватов будем, а теперь ступай, готовиться будем.
Как ушёл Николай, тятька допрос учинил, спрашивал, как она, Зинаида жить собирается, ведь голытьба— голытьбой, жених-то.
-А вы тятенька? А вы сами -то, — Зинаида вскинула голову, — сами говорили, что пришли к мамушке свататься, одна пара штанов была, да и та шита-перешита.
-Цыть, разговорилась. Да, голью перекатной пришёл к Александру Семёновичу, так и было. За дерзость мою за отношение к жизни, полюбил меня тесть, и отдал Домну за меня…
Было правда ещё кое-что, конечно…
-Глупа, как пробка мать твоя была, а дед твой, тесть мой, наоборот умён был он и прикинул, что я пролетариат, голь перекатная, что к нему претензий не будет, мол, зять пролетарий, о как. Ну да ладно, Домна, чего нюни распустила?
-Кого те жалко, корова?
-Тьфу, шарэпа, чё её жалеть?
-Ну как же, в чужой дом всё— таки…
-Оой, завела свою шарманку, не слушай её Зиновья, красоты ты не имеешь, статью тоже не вышла, зато ум у тебя от меня, да от деда, так что правильного мужика выбрала. Он всё там с партийными крутится, всё у тебя будет, а тебе ничего за это не будет, кхе-кхе.
