— Ты предупредила её, что собираешься переписать на неё квартиру?
— Конечно, предупредила, — кивнул Дмитрий. — Иначе как бы она подписала документы. А нам не сказала. Сделала выводы сама. Тамара Петровна выпрямилась, собрав остатки достоинства.
— Хорошо. Я всё поняла. Завтра же уеду. И ноги моей здесь больше не будет!
Она развернулась и, стуча тростью, направилась к выходу из гостиной. В дверях остановилась и обернулась.
— Но запомните — вы пожалеете об этом. Когда-нибудь вы поймёте, что потеряли.
— Мы уже потеряли, — тихо сказала Марина. — Три года нашей жизни. И веру в то, что порядочность вознаграждается.
Тамара Петровна ничего не ответила и скрылась в коридоре.
Супруги остались одни. Дмитрий сел обратно на диван и закрыл лицо руками. Марина села рядом и обняла его.
— Прости, что так резко. Но я больше не могла…
— Ты правильно сделала, — глухо ответил он. — Я просто… я не ожидал от неё такого. Думал, она хотя бы предупредит, объяснит…
— Знаешь, что самое обидное? Если бы она честно сказала, что хочет дать Ольге квартиру, я бы поняла. Расстроилась, конечно, но поняла. Но эта скрытность, эта ложь…
На следующее утро Тамара Петровна действительно начала собирать вещи. Она вызвала такси и весь день складывала в коробки свои belongings. Ни Марина, ни Дмитрий не предлагали помощь, и она не просила.
К вечеру приехала Ольга. Высокая, холёная женщина сорока лет, она вошла в квартиру с видом оскорблённой королевы.
— Мама позвонила мне вчера вечером! Как вы могли? Выгонять пожилого человека!
— Мы никого не выгоняем, — устало ответил Дмитрий. — Мама сама решила переехать к тебе. В конце концов, ты же теперь владелица её квартиры. Логично, что она будет жить с тобой.
— Но у меня нет условий! У меня двое детей, муж, мы все работаем!
— А у нас, по-твоему, курорт? — вмешалась Марина. — Мы тоже работаем, у нас тоже ребёнок. Но мы три года заботились о твоей матери, пока ты появлялась раз в полгода.
— Я живу в другом городе!
— Это твой выбор. Как и выбор твоей матери — отдать квартиру тебе. Теперь разбирайтесь сами.
Ольга повернулась к брату.
— Дима, это же наша мать! Как ты можешь быть таким жестоким?
— А как мать могла быть такой расчётливой? — ответил он. — Оля, она использовала нас. Понимаешь? Все эти годы она жила за наш счёт, обещая нам компенсацию в виде квартиры, а потом тайком переписала её на тебя. Это справедливо?
— Она имела право распоряжаться своим имуществом!
— Безусловно. А мы имеем право не быть бесплатной прислугой.
Разговор ни к чему не привёл. Ольга уехала, пообещав вернуться утром за матерью. Тамара Петровна последнюю ночь провела в их квартире, заперевшись в комнате и не выходя даже поужинать.
Утром, когда Ольга приехала, произошла сцена, которую Марина запомнила надолго. Тамара Петровна стояла в прихожей, окружённая коробками и сумками, и плакала. Это были не показные слёзы, а настоящее горе. Она понимала, что натворила, понимала, что разрушила отношения с сыном, но гордость не позволяла ей признать свою ошибку и попросить прощения.
— Мама, поехали, — нетерпеливо сказала Ольга. — У меня внизу такси ждёт.
Тамара Петровна посмотрела на сына.
Но он отвернулся. Не из жестокости, а потому что не мог смотреть, как уезжает его мать. Несмотря на всё, он любил её. Но доверие было разрушено, и восстановить его было невозможно.
Свекровь развернулась и пошла к двери. На пороге остановилась и, не оборачиваясь, сказала:
— Я думала, делаю правильно. Ольга одна, без поддержки, а у вас есть друг друг. Я хотела её поддержать…
— Надо было просто сказать об этом, мама, — ответил Дмитрий. — Просто сказать.
Марина и Дмитрий остались в опустевшей квартире. Комната, которую три года занимала Тамара Петровна, зияла пустотой. На стенах остались светлые прямоугольники от её фотографий, на полу — следы от ножек её любимого кресла.
