— Документы на дарственную уже у нотариуса, осталось только твоя подпись, — произнесла Галина Петровна, протягивая мне папку с бумагами прямо за праздничным столом, когда гости ещё не разошлись после празднования дня рождения моего мужа Игоря.
Я замерла с бокалом шампанского в руке. Вокруг смеялись родственники, кто-то рассказывал анекдот, а я смотрела на эту папку, как на гранату с выдернутой чекой. Галина Петровна улыбалась той самой улыбкой, которую я научилась распознавать за три года замужества — милая снаружи, но с железными зубами внутри.
— Какая дарственная? — спросила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжалось от дурного предчувствия.
— Ну как же, Наташенька, — свекровь наклонилась ближе, понизив голос до заговорщического шёпота. — Мы же с Игорем всё обсудили. Бабушкина квартира на Тверской переходит нам с папой. Так правильнее будет. Мы же пожилые люди, нам спокойствие нужно.
Бабушкина квартира. Та самая трёхкомнатная квартира в центре Москвы, которую мне оставила в наследство моя родная бабушка всего полгода назад. Единственное, что у меня было своего, не связанного с семьёй мужа. Я перевела взгляд на Игоря. Он сидел в другом конце стола, увлечённо что-то рассказывал своему двоюродному брату, старательно избегая смотреть в мою сторону.
— Игорь! — позвала я, и в комнате сразу стало тише. Все почувствовали напряжение в моём голосе.
Муж нехотя повернулся, на его лице читалось желание провалиться сквозь землю.
— Твоя мама говорит, что вы обсудили передачу моей квартиры им. Это правда?
Игорь покраснел, потом побледнел. Он всегда так делал, когда его ловили на вранье. Помялся, потёр шею — его фирменный жест смущения.
— Ну… мам сказала, что это будет лучше для всех. Понимаешь, налоги там, содержание… Родители опытнее в этих вопросах.
Я медленно поставила бокал на стол. Руки дрожали, но не от страха — от ярости, которая поднималась откуда-то из глубины, горячей волной.
— Лучше для всех? — повторила я, и моя свекровь довольно кивнула, принимая мои слова за согласие.
— Вот и умница! Я знала, что ты разумная девушка. Завтра с утра поедем к нотариусу, я уже записала нас на десять часов.
— Нет, — сказала я чётко и громко.
Галина Петровна моргнула, словно не расслышала.
— Что «нет», деточка?
— Я не подпишу никакую дарственную. Это моя квартира, мне её бабушка оставила, и она останется моей.
В комнате повисла тишина. Даже дальние родственники, которые делали вид, что не слушают, теперь откровенно таращились на нас. Галина Петровна медленно выпрямилась, и маска доброй свекрови слетела с её лица, как штукатурка со старой стены.
— То есть как это — не подпишешь? — её голос стал жёстким, металлическим. — Мы же семья! В семье всё общее! Или ты считаешь нас чужими?
— Я считаю, что моё наследство — это моё наследство, — ответила я, удивляясь собственной твёрдости.
Галина Петровна всплеснула руками, обращаясь к гостям, словно к присяжным:
— Вы слышите? Три года мы её кормили, поили, приняли в семью, а она… она жадничает! Не хочет помочь пожилым родителям!
— Мама, может, не сейчас… — слабо попытался вмешаться Игорь, но она оборвала его одним взглядом.
— Молчи! Ты же мужчина или кто? Не можешь с женой справиться? Да твой отец никогда бы не позволил мне так себя вести!
Анатолий Викторович, муж Галины Петровны, сидел рядом с ней и молча кивал. За тридцать лет брака он научился соглашаться с женой во всём — это было проще, чем спорить.
