Впервые в его глазах мелькнул страх.
Я усмехнулась — в этой улыбке не было ничего доброго.
— Ты прекрасно знаешь, какое.
Он отвел взгляд, сжал кулаки.
— Слушай… это было несерьезно, ладно? Мы просто шутили. Ты преувеличиваешь.
— Шутили? — мой голос стал тихим, но острым, как лезвие. — Вы сидели, смеялись, называли меня жалкой неудачницей, говорили, что мне стоит быть благодарной за возможность оплачивать ваши счета. Ты хоть представляешь, каково это — услышать такое от собственной семьи?
Он тяжело выдохнул, потер лицо.
— Нет, — я перебила его. — Это ты, ну же. Хочешь денег? Найди работу. Хочешь, чтобы о тебе заботились? Найди кого-то другого. Потому что я — всё.
Он просто стоял, уставившись на меня. И на мгновение мне показалось, что я увидела в его взгляде что-то настоящее… что-то болезненное. Но это исчезло так же быстро, как появилось.
— Ты не можешь так поступить, — прошипел он.
Я выдержала его взгляд.
Еще мгновение тишины, а затем его лицо исказилось злобой.
— Отлично, — бросил он. — Хочешь быть эгоистичной сукой? Пожалуйста. Но не смей потом приползать обратно, когда поймешь, что у тебя больше никого нет.
— Ты ошибаешься, Саша, — сказала я спокойно. — У меня есть я сама.
Он резко развернулся и ушел.
Я смотрела ему вслед, ощущая, как внутри все сжимается. Но мой позвоночник был прямым, а руки — твердо скрещены на груди.
Я все еще была у себя.
Но стоило мне закрыть дверь и выдохнуть, как телефон завибрировал.
Я бросила взгляд на экран.
Но я не собиралась отвечать.
Слишком долго я жила по ее правилам, подчиняясь ее требованиям, позволяя ей использовать мое чувство ответственности против меня.
Я перевернула телефон экраном вниз и ушла.
Закончила быть дойной коровой. Закончила быть их страховкой, их спасательным кругом, их гарантом благополучия.
За все эти годы они ни разу не спросили, как я. Ни разу не задумались, какой ценой мне давалась эта помощь.
Я тащила их всех на себе — маму, папу, брата — и все это время они считали, что я им обязана. Что моя жизнь — это бесконечный долг перед ними.
Но никто из них не задумался, что нужно мне.
И теперь я брала свою жизнь в свои руки.
Но мое решение не осталось незамеченным.
На следующее утро, когда я сидела в гостиной, тишина казалась почти удушающей.
Но не было сожаления.
Я знала, что сделала правильный выбор.
А потом раздался звонок в дверь.
Это был опять мой брат.
Он был последним, кого я ожидала увидеть, но в глубине души знала, что он придет.
Я медленно открыла дверь, сохраняя нейтральное выражение лица.
— Анна, — начал он. В его голосе больше не было привычной самоуверенности. Теперь в нем сквозила… мольба?
Я не пригласила его внутрь.
Осталась стоять в дверях, скрестив руки.
— Мне не нужно ничего слушать, Саша.
Он моргнул, сбитый с толку.
— Нет, ты не понимаешь, — его голос стал мягче, почти отчаянным. — Мама сходит с ума. Отец звонит мне, спрашивает, что происходит. Они не знают, как все исправить. Ты просто так отрезала нас, оставила нас в подвешенном состоянии.
Я фыркнула, опираясь на косяк.
— О, прости, ты ожидал, что я просто продолжу все оплачивать? Продолжу играть роль вашего личного банкомата?
