— Нина, ты здесь? — голос Марины вернул меня в реальность.
— Да, прости, — я вздохнула. — Знаешь, я ведь правда верила, что смогу всё исправить. Что если буду достаточно терпеливой, если буду варить этот чёртов борщ по её рецепту, она примет меня.
— Некоторых людей невозможно порадовать, — тихо сказала Марина. — Чем больше ты стараешься, тем больше они требуют. Такие, как твоя свекровь, питаются чужой энергией. Им нужна власть, а не любовь. А теперь скажи главное: куда ты пойдёшь?
— У меня есть комната, — я улыбнулась, вспомнив крохотную мансарду у Тамары Петровны. — И работа. Я устроилась в частную художественную школу три месяца назад. Учу детишек рисовать. Платят немного, но на жизнь хватит.
— Он не знал. Я боялась сказать. Боялась его реакции, боялась, что свекровь узнает и начнёт новую войну. Говорила, что хожу на курсы повышения квалификации.
— Ох, Нина, — вздохнула Марина. — Когда любовь превращается в страх, это уже не любовь. Ты поступаешь правильно. И знаешь что? Приезжай к нам на майские праздники. Дети будут рады тебя видеть, и Павел тоже. А я наконец-то увижу прежнюю Нину — ту, которая смеялась так, что хотелось смеяться вместе с ней.
После разговора с сестрой я почувствовала странное облегчение. Словно тяжёлый камень, который я годами носила на сердце, вдруг исчез. Я посмотрела на наши с Сергеем фотографии на стене — счастливые, улыбающиеся. Мы были так молоды, так полны надежд. Что пошло не так? Когда мы потеряли себя в этой войне с его матерью?
Я сняла фотографии со стены и аккуратно уложила их в коробку. Не выбросила — они часть моей жизни, часть меня. Но они больше не будут определять моё будущее.
Сергей вернулся поздно вечером. От него пахло ветром и алкоголем — не сильно, но заметно. Он остановился в дверях спальни, глядя на мои собранные чемоданы.
— Значит, ты не передумала.
Это был не вопрос — констатация факта.
— Нет, — я сидела на краю кровати, сложив руки на коленях. — Утром я уйду. Уже вызвала такси на семь.
— Я отвезу тебя, — он качнулся, но устоял на ногах.
— Не нужно, Серёжа. Так будет легче. Для нас обоих.
Он подошёл, сел рядом. Взял мою руку в свои — его пальцы были холодными.
— Я звонил маме, — сказал он тихо. — Сказал, что выбираю тебя. Что если она не прекратит эту войну, то съедет сама. Она… расплакалась. Сказала, что я предал её. Что она отдала мне всю жизнь, а я выбрасываю её на улицу ради… ну, ты понимаешь.
— И что ты ей ответил?
— Что это не ультиматум, а выбор. Мой выбор, — он посмотрел мне в глаза. — Я выбираю тебя, Нина. Всегда выбирал, просто… боялся ранить её. Боялся, что она останется одна. У неё ведь никого, кроме меня, нет.
— И что теперь? — я почувствовала, как сердце забилось быстрее. — Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Если ты ещё можешь, — он сглотнул. — Если ещё не поздно.
Я смотрела на этого человека, которого любила всем сердцем. Который был моим миром десять лет. С которым я мечтала состариться. И понимала — уже поздно. Поздно возвращаться в тот ад, в котором мы жили. Поздно делать вид, что всё можно исправить.
— Серёжа, — я погладила его по щеке, — ты замечательный человек. Добрый, умный, любящий. Но ты слишком поздно сделал этот выбор. Я уже сделала свой. Пять лет я ждала, что ты встанешь на мою сторону. Пять лет надеялась, что ты защитишь меня от её злости. А сейчас… я уже не та Нина, которая приехала к тебе из провинции с широко раскрытыми глазами. Я изменилась. И ты тоже.
— Она вернётся завтра. Что мне ей сказать?
— Правду, — я пожала плечами. — Что я ушла. Что она победила. А потом… потом вы оба решите, как жить дальше. Может быть, это шанс для вас обоих — начать новую жизнь, в которой не будет места этой постоянной борьбе.
— Ты жестока, — он покачал головой.
— Нет, Серёжа. Я просто больше не хочу лгать — ни тебе, ни себе. Я хочу начать сначала. Хочу снова стать той Ниной, которая умела смеяться. Которая мечтала о своей выставке, о детях, о счастье. У меня ещё есть шанс всё это получить — я ведь не так стара, мне всего тридцать семь.
— А как же мы? — его голос дрогнул. — Неужели всё кончено?
Я посмотрела в окно, за которым догорал день. Где-то гудели машины, спешили по своим делам люди, текла жизнь — настоящая, живая.
