Она презрительно обвела крашеным ногтем гостиную, словно оценивая интерьер, словно примеряясь, что здесь можно переставить, а что выбросить. Светлана почувствовала себя так, словно ее вдруг бесцеремонно раздели догола, выставив на всеобщее обозрение все самое личное и сокровенное. Елена смотрела на ее дом, на ее устроенную, спокойную жизнь, словно на нечто чужое, случайно попавшее в чужие руки, принадлежащее ей, Елене, по праву рождения.
– Лен, ну ты же понимаешь, что это… как минимум, странно звучит, – робко, словно крадучись, вмешался, наконец, Михаил, слабым голосом пытаясь разрядить взрывоопасную обстановку. – Света никуда, конечно, не поедет. Это, как ты правильно сказала, ее дом. И наш общий дом, если уж на то пошло.
– Вот именно, – поддержала мужа Светлана, почувствовав, как внутри начинает закипать справедливый, обжигающий гнев, сменивший первоначальный шок и растерянность. – Мой дом. И никто, слышишь, Лена, никто меня отсюда не выгонит. Ни ты, ни кто-либо еще. Не дождешься.
– Ах, вот как ты заговорила, голубушка! – Елена, словно ужаленная, вскочила с дивана, на котором только что так вальяжно восседала. В ее и без того холодных, злых глазах, словно вспышки молний, сверкнула неприкрытая, ядовитая злость. – Значит, так? Ты, значит, против своей родной сестры пойдешь? Ради этой, как ты ее там назвала… «квартиры»?! Да я тебе…
– Ради своего дома, – спокойно, но с нажимом поправила Светлана, твердо глядя в разбушевавшиеся глаза золовки. – И ради своей семьи, Лена. Слышишь? Семьи. А ты, Лена, ты-то разве родня после таких слов? Разве родные люди так поступают? Разве родные врываются в чужой дом, как грабители, и требуют… непонятно что?
– Ой, не надо мне тут мораль читать, – гневно отмахнулась Елена, словно от назойливой мухи. – Да кому нужны твои нравоучения? Мне твои слезливые проповеди – до лампочки. Я сказала, квартира нужна. Значит, квартира будет. По-хорошему, значит, не понимаешь? Ну, так будет по-плохому. Не обижайся потом.
Она, не глядя больше ни на кого, резко развернулась и, словно ураган, вышла из гостиной, громко хлопнув дверью так, что тонкое стекло в старинном серванте мелодично зазвенело, словно в последний раз прощаясь с уютом и тишиной этого дома. Михаил и Светлана, как громом пораженные, остались стоять посреди гостиной, словно после внезапно налетевшей бури, оглушенные внезапной наглостью и хамством.
– Что… что это вообще было сейчас? – прошептала, словно во сне, Светлана, растерянно глядя на мужа. – Миша, что с ней стряслось? Почему она так себя ведет? Ее как будто подменили…
Михаил, тяжело вздохнув, словно на его плечи разом свалилась непомерная тяжесть, медленно опустился на край дивана, и устало, бессильно закрыл лицо руками. Он выглядел совершенно растерянным, подавленным, словно весь мир в одночасье рухнул ему на голову.
– Я не знаю, Света, – глухо, словно из-под земли, проговорил он, не поднимая головы. – Честно, не знаю. Елена… ты же знаешь, она всегда была… ну, сложной, скажем так. С характером. Но чтобы вот так, на голубом глазу, такое заявить… Нет, я, честно говоря, не ожидал. У меня просто в голове не укладывается.
– «Сложной»? – переспросила Светлана, иронично вскинув брови. – Миша, ну не смеши меня! Это, по-твоему, «сложно»? Это же, Миша, чистой воды наглость! Беспредел! Она просто явилась, как завоеватель, и заявила, что я, хозяйка дома, должна уйти, освободить ей жилплощадь! Как будто это совершенно нормально, в порядке вещей! И ты, ты молчал, слушал все это…
– Ну, может быть, Светик, у нее и правда какие-то серьезные проблемы… – несмело начал было оправдывать сестру Михаил, но тут же осекся, наткнувшись на суровый, немигающий взгляд жены.
– Проблемы? – Светлана устало усмехнулась, разведя руками. – Миша, да дело вовсе не в проблемах, ты же понимаешь прекрасно! Она просто… просто завидует, вот и все! Понимаешь? Завидует, что у нас есть этот дом, такой уютный, такой любимый, что нам здесь хорошо, спокойно, тепло, в конце концов! Вот и все ее «проблемы», Миша! И больше ничего! Банальная, черная зависть! Как это низко, Боже мой…
Михаил виновато молчал, по-прежнему опустив голову, не находя слов для оправдания. Светлана, тяжело вздохнув, подошла к окну, невидящим взглядом глядя на серую, осеннюю городскую суету за мутным стеклом. В душе у нее, словно в том же городе за окном, царила такая же неприглядная суета, тревога, обида и гнев переплелись в тугой, болезненный клубок, сжимая сердце. Она всегда так ценила тишину, покой, мир и гармонию в их доме, в их маленькой, уютной вселенной. И вот теперь эта непрошеная гостья, словно злая волшебница из сказки, бесцеремонно ворвалась в их жизнь, принеся с собой лишь раздор, смятение и разрушение. Неужели покой и уют их дома так хрупок, что может разбиться вдребезги от одного хамского визита?
Вечером, словно ища утешения, Светлана позвонила своей давней подруге, Нине. Они дружили много лет, с самой юности, и Светлана, доверяя Нине, часто делилась с ней своими сокровенными переживаниями, зная, что всегда найдет у нее понимание и поддержку.
– Нин, ты, наверное, не поверишь, что у нас тут нынче творится, – подавленным голосом, словно жалуясь на нестерпимую зубную боль, рассказала Светлана подруге о неожиданном визите Елены и ее совершенно абсурдном, диком требовании.
Нина, как всегда, выслушала ее внимательно, не перебивая ни словом, а потом, вздохнув глубоко, словно переживая чужую боль, сказала, помолчав немного:
– Светик, ну а чему ты, собственно, удивляешься? Ты же, как никто другой, знаешь эту Ленку. Она же всегда такая была, с пеленок, наверное. Завистливая, как сорока на блестящее. Ты что, забыла, как она в детстве твои куклы, которых тебе родители из-за границы привезли, ломала, как будто случайно? Или как на свадьбе у нашей общей знакомой, помнишь, она же все платье твое кружевное, итальянское, за спиной обсуждала, хотя сама нарядилась, как новогодняя елка, в сто раз дороже, чем твое, между прочим! Ей, Светик, просто покоя не дает чужое счастье, вот и весь сказ. Не может она, чтобы кто-то жил лучше нее, спокойнее, уютнее. Это для нее, как серпом по… ну, ты понимаешь.
– Но квартира-то тут, Нин, причем? – все еще не могла понять Светлана, словно до нее никак не доходил простой и очевидный смысл происходящего. – Зачем ей именно моя квартира-то? У нее что, своей мало?
– А ты и правда, что ли, не понимаешь? – усмехнулась Нина, качая головой. – Ну, ты даешь, Света! Ну, ты прямо как ребенок, честное слово! Это же твоя, именно твоя квартира, которую тебе, единственной из всей родни, твои родители, царствие им небесное, оставили в наследство, понимаешь? Для нее, для Ленки, это как… как красная тряпка для бешеного быка! Ты, получается, получила ее просто так, понимаешь? На блюдечке с голубой каемочкой, как она наверняка считает, а ей, бедняжке, видите ли, самой пришлось в жизни всего добиваться, пахать, как проклятой, и все равно, как она думает, у нее все не так, все хуже, чем у тебя! Вот и бесится, дурочка, что ты, по ее мнению, живешь лучше, чем она, спокойнее, богаче, счастливее! Она же всегда считала и считает себя обделенной судьбой, вот и ищет виноватых, бедняжка. А тут ты, со своей квартирой, как нарочно, под руку попалась.
Светлана задумалась, переваривая слова подруги. Слова Нины, простые и прямолинейные, как гвозди, многое вдруг объясняли, расставляя все по местам. Зависть… Банальная, пошлая, разъедающая все вокруг черная зависть… Вот, оказывается, что двигало Еленой, какая темная сила толкала ее на этот абсурдный поступок. Но разве это, в конце концов, повод разрушать чужую, пусть и не столь блестящую, как ей кажется, жизнь? Выгонять людей из собственного дома, лишать крова и спокойствия, только потому, что тебе вдруг приспичило пожить «в центре»?
