Собрали ещё показания соседей. Баба Клава с первого этажа помнила, как я въезжала в девяносто восьмом с маленькой Юлей. Участковый врач подтвердила, что я всегда указывала этот адрес как место жительства.
Папка с доказательствами распухла до неприличных размеров. Дмитрий Сергеевич потирал руки — дело точно выигрышное.
Зал суда казался огромным и холодным. Я сидела рядом с Дмитрием Сергеевичем, Юля — позади, в зале для публики. Андрей — напротив, с каким-то молодым адвокатом в дорогом костюме.
Не смотрел на меня. Ни разу за всё заседание не поднял глаз.
Судья — женщина лет шестидесяти с усталым лицом — листала документы. Читала заключение эксперта, качала головой.
— Господин Морозов, вы можете объяснить, каким образом на договоре оказалась поддельная подпись?
Андрей встал, поправил галстук.
— Ваша честь, моя доверительница сама подписывала документы. Возможно, она просто забыла…
— Забыла, как собственную подпись ставить? — судья подняла брови.
— Прошло много лет. Почерк меняется…
— Но не до такой же степени. Эксперт указал семнадцать несовпадений. Семнадцать!
Адвокат Андрея пытался что-то возразить, но судья его перебила.
— А как вы объясните отсутствие нотариуса Ивановой в реестре?
Молчание. Долгое, тягучее молчание.
— Возможно, ошибка в базе данных…
— Проверяли трижды. Никакой ошибки. Более того — печать на договоре не соответствует образцам печатей нотариальной палаты того периода.
Дмитрий Сергеевич встал, попросил слова.
— Ваша честь, учитывая совокупность доказательств — поддельную подпись, фиктивного нотариуса, отсутствие реальной оплаты по договору — мы просим признать сделку недействительной и вернуть квартиру законной владелице.
Судья кивнула, углубилась в документы. Минуты тянулись как часы. Наконец она подняла голову.
— Суд удаляется для вынесения решения.
Полчаса ожидания показались вечностью. Юля держала меня за руку, шептала что-то успокаивающее. Я не слышала — в ушах стучала кровь.
Судья села, развернула листок с решением.
— Именем Российской Федерации… признать договор купли-продажи недействительным… обязать ответчика вернуть квартиру истцу…
Дальше я не слышала. Юля обнимала меня, Дмитрий Сергеевич пожимал руку. А я смотрела на Андрея — он собирал документы, не поднимая головы. Постаревший, поседевший, чужой.
На выходе он меня догнал.
— Не надо, Андрей. Просто не надо.
И ушла. Навсегда ушла из его жизни.
Новое утро в старых стенах
Чайник снова свистит на плите — некоторые вещи не меняются. Но теперь, наливая чай в любимую чашку с отбитой ручкой, я чувствую себя иначе. Эта кухня — моя. Эти стены — мои. Каждая царапина на старом линолеуме, каждая трещинка на потолке — всё моё, законное, отвоёванное.
Юля приезжает каждые выходные. Сегодня привезла новые шторы — яркие, с подсолнухами.
— Мам, хватит жить в этих бабушкиных занавесках!
— А мне нравятся бабушкины.
— Есть немного, — улыбаюсь я.
Упрямая. Да, теперь я знаю, что я упрямая. И сильная. И могу постоять за себя. Раньше не знала, а теперь знаю.
Свидетельство о праве собственности в новенькой рамке висит на стене — может, глупо, но мне нужно его видеть. Каждое утро просыпаюсь, смотрю — и да, это не сон. Квартира снова моя.
Андрей пытался звонить несколько раз. Не беру трубку. Юля говорит, его фирму проверяет налоговая, нашли ещё какие-то нарушения. Жена подала на развод. Жалко ли мне его? Наверное, где-то глубоко — жалко. Но эта жалость уже не моя забота.
— Мам, а если бы ты не узнала? — спрашивает Юля, размешивая сахар в чае.
— Не знаю. Наверное, так бы и жила. В неведении.
— И что, лучше было бы не знать?
Думаю. Долго думаю, глядя в окно. За стеклом всё тот же Челябинск — серый, промозглый, родной.
— Нет. Лучше знать. Даже если больно — лучше знать правду.
Юля кивает, обнимает меня. Мы сидим на моей кухне, в моей квартире, и пьём чай из моих чашек. И знаете что? Этот чай вкуснее, чем был раньше. Потому что теперь я точно знаю — я дома. По-настоящему дома.
— Теперь я знаю, кто я, — говорю вслух, больше себе, чем дочери. — И знаю, что мне принадлежит. И что никому больше не позволю это отнять.
Юля улыбается, целует меня в щёку. За окном начинает падать снег — мягкий, пушистый, укрывающий город белым покрывалом. Новый снег на старых улицах. Новая жизнь в старых стенах.
