Мусорное ведро противно скрипнуло, когда я волокла его к контейнеру. Халат расстегнулся на груди, тапочки хлюпали по лужам. Да кому какое дело — семь утра, весь двор спит. Только я, дура, встала пораньше, чтобы выбросить этот проклятый мусор до того, как соседи начнут высыпать свой.
Я обернулась и чуть не выронила ведро. Алексей стоял у подъезда, в дорогом пальто, с чемоданчиком в руке. Как всегда — с иголочки. Волосы зачёсаны, ботинки блестят. А я в этом затрапезном халате, с растрёпанными волосами.
— Привет, — буркнула я, не скрывая раздражения. — Ты бы предупредил, что приедешь.
— А зачем? — он усмехнулся, но в глазах плескалось что-то неприятное. — Это же мой отчий дом. Или я уже не имею права сюда приходить?
Ведро стукнулось о край контейнера громче, чем нужно. Мусор с шумом высыпался внутрь. Я медленно повернулась к брату.
— Права? Серьёзно? После трёх лет молчания ты приехал говорить о правах?
— Не устраивай сцену на всю округу, — Алексей оглянулся на окна соседей. — Поднимемся, поговорим как взрослые люди.
Я хотела сказать ему, чтобы шёл к чёрту. Хотела развернуться и уйти. Но что-то в его тоне насторожило. Слишком спокойно, слишком уверенно. Как будто он пришёл не просто так.
В подъезде наши шаги гулко отдавались от стен. Алексей поднимался следом, и я чувствовала его взгляд на спине. Наверное, разглядывал, как я постарела, как располнела. Как опустилась.
— Хозяйничаешь, — заметил он, когда мы вошли в прихожую.
— А что мне остаётся? — я сняла тапочки, поставила ведро в угол. — Кто-то же должен следить за порядком.
— Кто-то, — повторил он с усмешкой. — А кто именно? Ты же не собственник квартиры.
Я замерла, держа в руках ключи.
— А так. Квартира оформлена на папу. А папы больше нет. Значит, наследство нужно делить по закону. Пополам.
В голове загудело. Руки задрожали.
— Лёша, ты что несёшь? Папа сам на меня всё переоформил ещё в девяносто седьмом. Помнишь, когда ты в Москву уехал? Он тогда сказал: раз Ирка остаётся, пусть и отвечает.
— Это ты так помнишь, — Алексей достал из кармана сигареты, закурил прямо в прихожей. — А документов никаких нет. Я проверял.
— Проверял? — голос сорвался на визг. — Где проверял?
— В БТИ. В паспортном столе. Везде, где нужно. Квартира до сих пор на отца. А значит, по закону я имею право на половину.
Сигаретный дым щипал глаза. Я села на стул, который стоял у телефонного столика. Ноги подкашивались.
— Лёша, да что с тобой? Мы же родные люди. Я папу до последнего дня выхаживала, маму тоже. Ты даже на похороны не приехал.
— Не приехал, потому что не знал, — бросил он, стряхивая пепел на пол. — А если знал бы, то что? Всё равно ничего не изменилось бы.
— Ничего не изменилось бы? — я встала, сжала кулаки. — Да они тебя каждый день вспоминали! Папа до последнего надеялся, что ты приедешь, помиришься с нами!
— С вами? — Алексей фыркнул. — Да вы меня с порога гнали, когда я последний раз приезжал. Мама вообще дверь не открыла.
— Потому что ты пришёл пьяный и денег требовал!
— А теперь я пришёл трезвый и требую то, что мне по праву принадлежит.
Он затушил сигарету о край цветочного горшка, стоявшего на подоконнике. Мамины фиалки. Она их так любила.
— Ира, я не хочу скандалов. Давай решим всё по-человечески. Продаём квартиру, делим деньги поровну. Тебе хватит на однушку где-нибудь в спальном районе, а мне — на погашение кредита.
— Кредита? — я посмотрела на него с ужасом. — Ты что, спустил всё?
— Не твоё дело, — огрызнулся он. — Главное, что я знаю свои права. И если по-хорошему не получится, пойдём в суд.
Зал суда пах кофе из автомата и тревогой. Я сидела на деревянной скамье, стискивая в руках потёртую сумочку. Алексей устроился через проход — в костюме-тройке, рядом с адвокатом. Даже не поздоровался.
Судья — женщина лет пятидесяти, в очках — листала документы. Её лицо не выражало ровным счётом ничего. Наверное, такие дела для неё обычное дело. А для меня — крушение всей жизни.
— Итак, — судья подняла голову, — рассматривается дело о наследстве. Истец требует признать недействительной сделку по переоформлению квартиры и разделить имущество в равных долях между наследниками первой очереди.
Адвокат Алексея встал. Молодой, самоуверенный. Говорил быстро, без запинок, как будто выучил речь наизусть.
