— Ах, зарплату задерживают, — передразнила мать. — А что же ты тогда работаешь? Бросила бы эту канитель, всё равно совхоз развалится скоро.
Надежда замерла с кочергой в руках. Бросила бы работу. Легко сказать. А на что жить? На чьи деньги отопление платить, еду покупать, лекарства матери? Галина переведёт? Сомнительно.
— Не так-то просто, мам. Не везде пенсионеров берут.
— Пенсионеров! — фыркнула Анна Васильевна. — Да ты же ещё молодая! Вон Гали муж говорит, что в городе на любую работу возьмут, только желание нужно.
Надежда уже не отвечала. Затопила печь, поставила чайник и начала стелить матери постель в маленькой комнате рядом с кухней. За окном завывал ветер, дом скрипел и оседал, как старик, которому трудно дышать.
— Подушка какая-то плоская, — заметила мать, ощупывая постель. — И одеяло тонкое. Хорошо, что тёплый платок с собой взяла.
Надежда стояла в дверях и смотрела, как мать устраивается, ворча и недовольствуя каждой мелочью. И вдруг поняла, что ей совсем не жалко эту сгорбленную женщину в вязаной кофте. Жалко было только себя — уставшую, никому не нужную, вечно виноватую во всём.
— Спокойной ночи, мам.
— И тебе не хворать, — буркнула Анна Васильевна, уже укрываясь одеялом.
Надежда закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Завтра утром — на работу. Вечером — лекарства, ужин, жалобы. Послезавтра — то же самое. И неделю. И месяц. Пока Галина не решит, что пора забирать мать обратно.
Утро в совхозе встретило Надежду холодом и недовольными лицами. В бухгалтерии было так же зябко, как и дома — отопление экономили и здесь. Надежда сидела за своим потрёпанным столом, разбирая накопившиеся за вчерашний день бумаги, когда в кабинет вошёл главный агроном Петр Михайлович.
— Надежда Николаевна, а где отчёт по кормам? Обещали на понедельник, а уже среда.
Надежда подняла голову от документов. Глаза болели от бессонной ночи — мать всю ночь ворочалась, стонала, просила то попить, то таблетку.
— Я сегодня закончу, Петр Михайлович. Вчера не смогла…
— Не смогла? — он прищурился. — А что, дела поважнее нашлись?
— Мать заболела, пришлось…
— Ах, мать заболела! — в кабинет заглянул директор, Иван Сергеевич, услышав разговор. — Надежда Николаевна, мы вам не детский сад содержим. Работа есть работа.
Надежда почувствовала, как внутри что-то сжимается в комок. Эти лица, эти упрёки, эта вечная необходимость оправдываться.
— Я всегда работу делаю качественно, — сказала она тихо.
— Качественно, но не в срок, — отрезал директор. — А сроки — это святое. Тем более сейчас, когда проверяющие каждый день могут нагрянуть.
— Никаких «но»! — Петр Михайлович стукнул ладонью по столу. — У всех есть семьи, у всех проблемы. Но работу никто не отменял.
— У всех есть семьи, — тихо повторила Надежда, и что-то в её голосе заставило мужчин замолчать. — У всех есть семьи. А у меня есть мать, которая всю ночь стонет, потому что сестра её подбросила, как ненужную вещь. У меня есть дом, в котором печку топить надо самой, дрова колоть самой. У меня есть зарплата, которую вы третий месяц задерживаете, но лекарства для матери покупать нужно каждый день!
Директор отступил на шаг, явно не ожидав такой вспышки от покорной бухгалтерши.
— Надежда Николаевна, вы что, с ума сошли?
— Может, и сошла! — голос у неё дрожал, но она не могла остановиться. — Может, с ума сошла от того, что всю жизнь всё на себе тащу! И дома, и здесь! А все только указывают да недовольствуются!
